— Не могу! Не могу! Помогите мне! Взываю к тебе, помоги! Я не могу!
Зрелище было не для слабонервных. Обезумевший от крови и алчности явно больной старик пугал Машу даже больше, чем тот, что осознанно шел на нее минуту назад с ножом. Она хотела было бежать, уже почти достигнув дверного проема, но силы, как нарочно, оставили ее, ноги сделались ватными и будто приросли к полу. По спине ручьями стекал холодный пот, и больше всего ей сейчас хотелось бы хлопнуться в обморок. Но сознание, как нарочно, работало на «ура», отмечая тот факт, что нож отлетел далеко и до него папаше не дотянуться. А что, если он вдруг вздумает броситься на нее безоружным? В крайнем случае она может огреть его половником, который едва не свалила плечом, продвигаясь к выходу. А еще лучше чугунной сковородкой, висевшей чуть левее.
«Так бывает… — снова вспомнились ей заунывные беседы с врачом. — Но обычно такая четкая работа сознания предшествует обмороку, так как истощение нервной системы…»
Скорее бы уж. Пусть лучше обморок, чем такое…
А папашка разошелся не на шутку, принявшись рвать на голове остатки волос и посыпая седыми клочьями все вокруг.
— Проиграл! Я проиграл! Все вы проиграли вместе со мной!
«Все, хватит! Если я сейчас не убегу, то его безумие запросто передастся и мне. Бежать!»
Убежать она не успела. Над самым ухом раздался вдруг оглушительный щелчок, и насмешливый, но все же с какими-то болезненными интонациями голос произнес:
— Все! Стоп, камера! Снято!
Панкратов! Слава богу! Ее залихорадило. Он жив и здоров! И все время находился рядом. Так мало того, ухитрился все действо снять на видеокамеру — теперь объектив ее пытался выхватить позеленевшее лицо Маши. Улики… Ну конечно же, куда как проще объясняться с милицией, имея на руках видеоматериал с признанием преступника.
Что слова? Наговорить можно что угодно. Но кто поверит, если папашку теперь наверняка ждет больничная палата с мягкими стенками. А тут все от первого до последнего слова… Это был не свет фар, который ей пригрезился. Скорее это был отсвет от объектива.
Нет, он все-таки мерзавец! И такой хитрый, гад! Такой хитрый, что, невзирая на благодарность за собственное спасение, хочется надавать ему по башке…
— Не бойся, Маша… — Панкратов произнес эту сакраментальную фразу таким покровительственным тоном, что она не удержалась и, несмотря на нервозную слабость во всем теле, язвительно закончила:
— Ты Дубровский?!
— Коли острит, значит, все в порядке, — сказал кому-то за ее спиной Володя, сгреб Машу в охапку и тут же принялся обдавать ее ухо горячим дыханием, без устали нашептывая «любимая», «родная», «дорогая» и что-то еще в том же духе.
Но его жаркий шепот уже не спас ситуации, Маша все-таки хлопнулась в обморок, а потом еще долго приходила в себя. Нет, не после обморока, а после всего, что на нее нахлынуло после него.
* * *
Панкратов требовал венчания и ничего не хотел слышать. То есть не хотел слышать никаких возражений на сей счет.
Милиция потребовала от нее обязательных объяснений. И Маше пришлось путано, но недолго с ними объясняться. Хорошим подспорьем в этом оказалась видеокассета с исповедью папочки, которую Панкратов очень удачно смонтировал, прежде чем предъявить властям в качестве улики.
Затем понадобилось ее экстренное присутствие в родном городе, чтобы утрясти-таки все формальности со злополучным наследством. Оно, кстати, оказалось как раз таким, как ей и предсказывал отец — непостижимо огромным. И пока она улаживала там все дела — продавала недвижимость и рассовывала свои средства по столичным банкам — как-то так незаметно прошло почти полгода. А они с Панкратовым, как ни странно, все еще были вместе, и что уж совсем казалось необъяснимым, находили в этом удовольствие.
Маша все ждала и ждала: ну вот, вот еще немного — и начнется. Вот им осталось совсем чуть-чуть, и давний кошмар — вечный спутник ее жизни — начнет запросто вторгаться в ее жизнь. Но ведь нет же! Все по-прежнему шло хорошо. Правда, однажды…
— Что это у тебя? — Панкратов, быстро отреагировав, вывернул ее руку из-за спины и выхватил узкую пластиковую полосочку. — Что это такое, Машка? Быстро говори!
Она начала было мямлить что-то, пытаясь его обмануть и хоть как-то продлить его неведение. Но он был не дурак, ее Панкратов, он быстро все разгадал.
— Машка, ты попалась?! Машка, ты попалась!
Обалдеть можно! Это правда? Можешь не трясти головой, я и так вижу — тест положительный. И чего молчала?
Она хотела было начать что-то врать про сюрприз и так далее, потом не выдержала и, всхлипнув, призналась:
— Я боюсь!
— Рожать боишься? Вот дуреха! Вместе пойдем.
Я помогу! — Панкратов сиял, просто как самовар начищенный, даже его руки стали какими-то другими и касались ее теперь с непонятной осторожностью. — Классно, Машка! Это же классно — ребенок! Наш с тобой ребенок!
— Вот именно! Наш с тобой! — воскликнула Маша, больно ударяя его по рукам, норовившим влезть ей под пижаму и погладить абсолютно плоский живот.
— И что тебя смущает?
Какая удивительная метаморфоза произошла с человеком. Разве раньше он пропустил бы подобную вольность с ее стороны? Нет, ни за что! Обязательно шлепнул бы по попке, приговаривая что-нибудь типа: «Остынь, женщина». А тут с совершеннейше счастливым.., нет, скорее глупым видом поймал ее руки и начал обцеловывать каждый пальчик, приговаривая:
— Почему это нам с тобой нельзя заводить детей, малышка моя? Что тебя смущает?
Она все же сказала это. Столько времени носила в душе этот камень, и тут…
— Ты убийца своей жены, Володя! Нет, не делай таких глаз, пожалуйста, — взмолилась Маша. — Не прямой. Косвенный!
— Та-а-ак, граждане! И что тут у нас происходит? Откуда ты взяла такую ересь? — Ей все-таки удалось его разозлить. Володя моментально набычился и отошел от нее на полметра.
— Мой отец… Он за всеми следил и по крупицам собирал сведения… И он…
— И что он? — ловко передразнил ее Володя.
— Он сказал, что при твоей хитрости и предусмотрительности ты не мог не знать о готовящемся убийстве, — выпалила Маша и мгновенно почувствовала неимоверное облегчение.
Что-то теперь он скажет? Начнет отрицать? Конечно же, отрицать, а как же иначе? Но Панкратов снова ее удивил, невесело рассмеявшись.
— Твой отец… Вот мерзавец проницательный…
— Ты знал?! — похолодела Маша.
— Ну скажем, не то чтобы точно, но догадывался, что затевается что-то недоброе. У меня не было времени понять, что к чему и почему. Но когда она погибла, я удивился мало. Просто ошибочно полагал тогда, что Гарик убирает ее из-за того, что она делает меня несчастным. Только и всего…
