Например, в идентичность (в смысле (а)) современного армянина входит ненависть к туркам и «всему турецкому». Замечу, что для «ощущения в себе армянской идентичности» бывает достаточно иметь армянскую фамилию и не любить Ататюрка. Точно так же, в конструируемую сейчас национальную общность украинцев входит обязательная ненависть к «кацапне».
Ненависть к определенной нации или государству может объединять разные народы, классы, даже отдельных людей. (Ненависть к менее устойчивым сообществам просто не успевает сплотить сколько-нибудь заметное количество людей, о котором можно говорить.)
Обычно «отрицательные сообщества» включают в себя несколько народов в качестве стержня, а также классы, социальные прослойки, даже отдельных личностей. Они объединены общей ненавистью. Это очень своеобразный вид отношений, но он куда более распространен, чем кажется (я не случайно писал о психологии сообщников).
Возьмем, например, «мировое антиамериканское сообщество». Оно включает в себя столь разные силы, как, скажем, руководство Северной Кореи, некоторых утонченных европейских интеллектуалов, арабских террористов и, скажем, негров-бездельников. Казалось бы, между этими сообществами нет буквально ничего общего. На практике же это не так: когда араб-террорист взрывает что-нибудь американское, северокорейское руководство делает политическое заявление в стиле «так вам и надо, империалисты», европейский интеллектуал восхищается эстетикой террора в изящном эссе, а простодушные негры поют и пляшут. Более того — поскольку они наблюдают за действиями друг друга, устанавливаются и «всякие полезные контакты».
То же самое можно сказать и о других сообществах такого типа. Гитлер, например, не случайно рассчитывал на «антисемитов всех стран» — у них был повод «соединяться» с ним.
«Сообщества с отрицательной идентичностью» можно называть «антисистемами»: гумилевский термин здесь очень точен, хотя его трактовка подобных образований, как мне представляется, излишне мистифицирует явление.
«Нерусь» — это исторически сложившееся сообщество «отрицательного» типа. В него входят все, кто по каким-либо причинам считает частью своей идентичности ненависть к русским (а также русскому государству — но здесь я уже не буду углубляться). Сюда входят такие разные силы, как, скажем, американское экспертное сообщество (условно говоря, «Бжезинский и иже с ним») — и, допустим, российская интеллигенция. Входят сюда также и некоторые народы — например, чечены… Этот разношерстный союз, тем не менее, вполне успешно функционирует. Понятно, что у Бжезинского, Масхадова и Политковской очень мало общего. Тем не менее, общая ненависть их сближает — плоды чего мы и наблюдаем воочию.
Теперь, наконец, мы можем поговорить о критериях принадлежности к Неруси. Следует различать «прагматических врагов» (которые делают нам зло, потому что им это выгодно — и готовы делать добро в противоположной ситуации), и врагов, для которых вражда к русским стала частью идентичности. Первое превращается во второе не так уж сложно: достаточно вспомнить историю «враждующих родов», где на входе — ссора по чисто практическим вопросам, а на выходе — всякие «монтекки и капулетти» и «Эсав ненавидит Яакова».
С чем именно мы имеем дело в каждом конкретном случае, надо разбираться отдельно, разбираясь именно с критериями идентичности. Если ненависть к русским и России «зашита» в критерий (а) («режь русских» для кавказцев, «москаляку на гиляку» для украинцев, «патриотизм последнее прибежище негодяев» для русских интеллигентов) — значит, это оно самое.
Михаил Якубов:
Вот что именно понятно о высказанной вами позиции.
Вы, думаю, не станете возражать что первая половина — ваш способ определения Руси-в-вашем-понимании, особенно его «более важная» часть Б — субъективен, к делу его не подошьешь.
Таким образом, вы умалчиваете о пункте В — кто именно вправе оценивать наличие-отсутствие импульса, тем более что, по-вашему, речь зачастую идет о сложных случаях подавления такового. Ясно, что такое право вы оставляете в первую очередь за своими.
Во второй части, определяя Нерусь, вы опять пишете о субъективных вещах — вражде к русским-в-вашем-понимании как (существенной, если не основной) составляющей идентичности. Ваши собственные многочисленные записи свидетельствуют, однако, о другом — вы записываете в Нерусь по делам. Как, в общем, методологически и следует, то есть это и есть настоящий и внятный подход. Сказал то-то — в Нерусь, сделал это — следом. Уже внутри ваших рассуждений, явно или неявно, добавляется промежуточный пункт — «ну, раз он так сказал/сделал, не может не быть в его душе некоей эталонной глубокой вражды к русским, а значит».
Я вас и спрашивал, на разные лады, о ваших критериях русскости/нерусскости дел, поступков, в том числе и слов. Вы, как могли, ушли от ответа. Между двумя половинами вашей конструкции незримо присутствует этот необъявленный набор критериев. Но объявить его для вас затруднительно, потому что тогда, полагаю, конструкция рассыплется. Для каждого из критериев будет виден один из двух фактов — либо конкретная антирусскость идет вразрез лично с вашими взглядами на должное, каковые уже не представится возможным приписать Руси-в-вашем-понимании, либо она вообще имманентна общественному устройству, и таких же противоречий можно достаточно найти и внутри Руси-в-вашем-понимании. Я говорю о внутрироссийских делах, Бжезинский и другие пусть останутся за кадром.
Антирусские настроения и дела — реальное явление, Россия не сто рублей, чтоб ее все любили. Вы же говорите не о нем, а о системном разделении внутри общества, якобы на этом основании.
Скажем, близкий пример — интеллигенция. Ее общественная роль, говоря нудно, всегда и везде была мутить воду. Балабонить, шуметь, звать, говорить умные вещи, строить дикие прожекты, прятаться в кусты, наоборот, подставлять грудь под пули, дуриком или героически, жить частной жизнью, кропать себе что-то там в уголку, гореть общественным служением, понимая его то так, то эдак, прислуживать власти, в меру сил сопротивляться власти, игнорировать власть. Ясно что в таком противоречивом (а других, если мы говорим о социальных группах, и не бывает) качестве она и входит целиком в нацию, при любой попытке последовательного выяснения этого понятия. Говно интеллигенция, или не говно, вся ли, частью ли, и с какой точки зрения — вопрос при этом второй. Ваш ход — объявить вечные разногласия (условно) левых и правых системным этносоциальным различием, после чего назвать нужную часть именем нации, приписать к ней себя, спрятать концы в субъективных определениях, и далее конвейерно навешивать на оппонентов ярлык нерусскости, отсылая к якобы проделанной уже и закрытой работе по прояснению определений — пропагандистски ловок, но пуст по сути.
Константин Крылов:
Вы, думаю, не станете возражать что первая половина — ваш способ определения Руси-в-вашем-понимании, особенно его «более важная» часть Б — субъективен, к делу его не подошьешь. Таким образом, вы умалчиваете о пункте В — кто именно вправе оценивать наличие-отсутствие импульса, тем более что, по-вашему, речь зачастую идет о сложных случаях подавления такового. Ясно что такое право вы оставляете в первую очередь за своими.
