— Ты уверена, что хочешь сделать это? — спросила она свое отражение в зеркале и почувствовала, как по телу волнами проходит нервная дрожь.
Виктория уже знала ответ на свой вопрос. Да, она хочет этого. Так сильно, как никогда раньше!
Девушка видела, как смотрел на нее Мигель, когда она подходила к припаркованному такси. Медленно и неохотно она встретила его задумчивый взгляд, смеривший ее с головы до ног. Ее успокоившееся было сердце забилось с удвоенной силой.
Мигель вышел из машины и помог ей снова сесть. С более легким макияжем и в неброском вечернем платье девушка выглядела моложе своих лет.
— Вы знаете, что делаете, Клоранс? — спросил Мигель, растягивая слова. Это был почти тот же самый вопрос, который она только что задала себе.
Ноги девушки стали как ватные, и она вымученно улыбнулась.
— Надеюсь на это.
В машине Виктория приоткрыла окно, глубоко вздохнула и немного расслабилась. Она с интересом рассматривала ярко освещенные улицы, витрины магазинов и ресторанов.
Девушка полюбила Париж. Полюбила именно за последние девять с половиной месяцев, а не за тот долгий период, когда училась здесь в университете, потому что ей наконец-то удалось стать самой собой. Только вот не надолго…
Виктория точно не помнила, когда именно, но в какой-то момент отчетливо поняла, что ей надоела чужая опека, чужое влияние на ее жизнь и те формальности, которые следовало соблюдать на светских приемах. Она поделилась своими сомнениями с дедушкой, и тот понял ее, отправив учиться в Париж. Но многие студенты из богатых семей были такими же чопорными и несносными, как ее знакомые на родине. Только Николь выделялась на их фоне своей раскрепощенностью и открытостью. Именно поэтому девушки подружились, признав друг в друге родственные души.
После смерти дедушки Виктории стало не с кем поделиться своими переживаниями. Первое время она так сильно тосковала по нему, что не могла встречаться с людьми, выслушивать их лицемерные соболезнования.
Как может она спокойно жить, если потеряла единственного человека, который любил ее несмотря ни на что? Которые утешал ее все эти годы после смерти родителей?
Дедушка знал, что ей хотелось родиться в обычной семье и играть в ресторанах, как когда-то пела в ресторанах ее мама. Дедушка знал, что она нуждалась в любви и ласке, и, никогда не высмеивая, дарил ей то, в чем она так нуждалась.
Когда его не стало, Виктории волей-неволей пришлось повзрослеть. Скоро она вернется домой. Затем начнутся приготовления к ее свадьбе…
— Вы уже второй раз тяжело вздыхаете, — заметил Мигель, дотронувшись до ее руки.
Виктория вздрогнула от его прикосновения и убрала руку.
— Я задумалась.
Он взглянул на нее, сдвинув брови.
— Что-нибудь не так?
— Нет, все нормально.
— Что вы обычно делаете после работы в клубе? Идете домой или встречаетесь с кем-нибудь?
— Когда как. Иногда мы с друзьями несколько часов «выступаем» на набережной или в метро. Я играю на скрипке. Только потом расходимся по домам.
— Вы играете на улице поздно ночью? — В голосе Мигеля послышалось резкое неодобрение.
— Во-первых, я не одна. А во-вторых, здесь не принято рано ложиться и на улицах еще полно народу. — Виктория повернулась к нему всем корпусом и резко спросила: — Если вы не одобряете практически все, что я делаю и чем занимаюсь, с какой стати пригласили меня на ужин?
Он нахмурился и ответил:
— Я пытаюсь понять вас.
В свете уличных фонарей и фар едущих навстречу машин его лицо казалось гордым, жестким и надменным.
— А что здесь понимать? Мне двадцать лет, я независима и занимаюсь любимым делом. Я делаю все, что заблагорассудится, хожу туда, куда хочу, самостоятельно принимаю решения.
— И не боитесь попасть в рискованное положение?
— О, я не столь безрассудна, уверяю вас.
Мигель покачал головой.
— Что-то не верится. Откуда вы, например, знаете, что я не опасен для вас?
Виктория содрогнулась. Хороший вопрос. Она действительно этого не знала.
Или знала?
Девушка молча посмотрела на Мигеля, изучая в полумраке суровые черты его лица: высокий лоб, широкие скулы, слегка впалые щеки, густые темные брови. Да, он немного пугал ее, но не казался жестоким. Деспотичный, не терпящий возражений, но отнюдь не безжалостный.
— Вы не обидите меня, — наконец убежденно произнесла она. — Вы не такой.
Мигель что-то пробормотал в ответ. Сначала Виктория не разобрала, но затем до ее уха донеслось несколько ругательств и скептическое: «Много ты знаешь».
Такси остановилось около здания ресторана. Мигель помог ей выйти из машины, затем расплатился с таксистом. Она с любопытством взглянула на него, пытаясь в очередной раз понять, что так сильно привлекает ее в этом человеке.
Он был намного выше ее, излучал силу и властность. Однако при этом не выглядел чересчур устрашающим.
Мигель открыл перед ней прозрачную стеклянную дверь ресторана.
Они выбрали столик. Виктория заказала утиную грудку, Мигель — омара с икрой и белое вино. Но, несмотря на голод, девушка обнаружила, что не может проглотить ни кусочка. Сидеть за одним столиком с таким необыкновенным мужчиной, как этот Мигель Виллас, и спокойно есть было выше ее сил.
Мигель, с удовольствием принявшийся за омара, заметил, что Виктория едва притронулась к своему блюду.
— Не нравится? — спросил он.
И опять ее голова пошла кругом от одного его взгляда.
— Очень нравится, — поспешно сказала она, поднося вилку ко рту. — Так вкусно!
Теперь все его внимание было обращено на ее губы. И Виктория поняла, что продолжать притворяться, будто ее интересует еда, невозможно. Она отложила вилку и откинулась на стуле, жалея, что не отказалась от ужина.
Предложение Мигеля посидеть в ресторане звучало заманчиво, пока они еще находились в клубе. Но сейчас, когда сидели за столиком, на котором в подсвечнике из красного стекла горела свеча, в уютной и даже несколько интимной обстановке, ее нервы начали сдавать.
— Сколько вам лет? — внезапно спросила она.
— Тридцать пять.
Ого! Она с трудом перевела дыхание. Он был старше ее на целых пятнадцать лет. Можно представить, какой у него богатый опыт… особенно в общении с женщинами.
— А когда вы родились?
— В августе.
Она слегка улыбнулась, подумав, что дата его рождения многое объясняет.
— Значит, вы лев, — задумчиво произнесла Виктория.
— Лев? — непонимающе переспросил он.
