На Гоббса оказали влияние непримиримые разногласия, охватившие Англию в 1630-х гг., за которыми последовала гражданская война 1642–1651 гг. И, хотя многие его политические мысли уже высказывались до наступления анархии 1640-х гг., эти кошмарные события укрепили и отточили его мировоззрение.
В 1642 г. раздоры из-за налогов, монополий и роли церкви привели к войне между королем Карлом I и парламентом. Парламентская армия нового образца прошлась катком по юго-западу Англии, мятежные шотландцы – по северу. Отступление королевских войск вынудило Карла I искать убежища у шотландцев, которые в конце концов выдали его враждебному парламенту. Карл I бежал, что вызвало новую серию сражений, выигранных армией нового образца. В 1649 г. Карла судили и казнили. Затем борьба распространилась на Ирландию, где католики и роялисты, верные недавно коронованному в Шотландии Карлу II, совместно с новыми союзниками – шотландцами – выступили против армии парламента. Парламент подавил восстание в Ирландии, но не смог помешать Карлу II продвинуться в глубь Англии. Впрочем, новый король вскоре потерпел поражение, и в 1651 г. гражданская война закончилась.
Лордом-протектором нового «содружества» стал Оливер Кромвель, яростный пуританин, который более двух десятилетий назад подвергал суровым нападкам епископов Карла I, что способствовало развязыванию гражданской войны. Кромвель считал, что простой христианин может общаться непосредственно с Богом без духовенства в качестве посредников. Гениальный организатор, он создал парламентскую армию нового образца, оказавшуюся слишком сильной даже для самого парламента. Это привело к тому, что некоторые члены парламента стали обращаться за помощью в противостоянии ей к шотландцам. Раскол между парламентом и его собственной армией подтолкнул роялистов, несмотря на большие потери, к попыткам продолжить гражданскую войну.
После того как армия расформировала парламент, Кромвель, по существу, стал диктатором. Он попытался заменить парламент советом из своих сторонников, который за радикализм прозвали Ассамблеей святых. Именно сторонники Кромвеля, из-за короткой стрижки известные как «круглоголовые», оскверняли барельефы гробниц и церковные статуи, считая их идолами. В 1658 г. Кромвель скоропостижно скончался от малярии. В 1661 г., после возвращения на трон Карла II, забальзамированные останки лорда-протектора, покоившиеся в Вестминстерском аббатстве, были эксгумированы и перезахоронены вместе с телами двух преступников в Тайберне.
Бульшую часть этого периода Гоббс прожил в Париже, где тесно общался с роялистами, покинувшими Англию из опасения за свою жизнь. Таким образом, его философские взгляды, как и взгляды Фукидида и Макиавелли, неотделимы от политических волнений, с которыми он познакомился на собственном опыте.
В построении своей философии Гоббс опирался на историю и текущие события так же, как это делали Фукидид и Макиавелли. В них он видел примеры того, как ведет себя человек, повинуясь своим страстям. История научила Гоббса: если тщеславие и чрезмерная самоуверенность ослепляют человека, то страх способен помочь ему видеть ясно и поступать нравственно. По Гоббсу, корень добродетели – в страхе. А «сумма добродетелей заключается в том, чтобы быть дружелюбным с теми, кто хочет быть дружелюбным, и грозным с теми, кто не хочет» [1], пишет Гоббс.
Среди многих полезных работ, посвященных анализу мышления Гоббса, самая четкая, пожалуй, принадлежит политологу из Чикагского университета Лео Штраусу – опубликованная в 1936 г. «Политическая философия Гоббса: ее базис и генезис» [2]. Для Штрауса и других Гоббс – абсолютный конструктивный пессимист. Его взгляд на человеческую натуру чрезвычайно мрачен. По мнению Гоббса, альтруизм неестественен, человек жаден, борьба всех против всех – естественное состояние человечества, и разум обычно бессилен против страсти. Такой взгляд на природу человека лежит в основе разделения властей, прописанного в [американской] конституции. Свидетельство тому – замечание Гамильтона о том, что «страсти человеческие не подчиняются диктату разума без ограничений», и Мэдисона о том, что «амбиции должны противостоять амбициям» [3]. В более широком следовании Гоббсу и Гамильтон, и Мэдисон настойчиво подчеркивают власть иррациональных мотивов над идеалами. «Люди часто противостоят явлениям просто потому, что не обладают способностью их планировать, – пишет Гамильтон, – или потому, что они спланированы теми, кто им не нравится» [4].
Люди, пишет Гоббс, подобно другим животным, постоянно переживают множество впечатлений, что вызывает бесконечные страхи и потребности. Поскольку человек в состоянии представить будущее, он меньше подвержен силе мимолетных впечатлений. Однако его способность думать о том, что произойдет дальше, вызывает у него дополнительные потребности и страхи, не имеющие прецедентов в царстве животных. Таким образом, человек – «самое коварное, самое сильное и самое опасное животное» [5].
Самый сильный страх для человека, говорит Гоббс, – это страх насильственной смерти – смерти от руки другого человека. Гоббс говорит, что этот «сверхрациональный» страх – основа всей нравственности, поскольку он толкает людей к «согласию» друг с другом [6]. Но это нравственность по необходимости, а не по доброй воле. Людям для физической самозащиты необходимо подчиняться правительству, которое Гоббс сравнивает с Левиафаном. В книге Иова о нем сказано: «…Он царь над всеми сынами гордости» [7].
Впрочем, эта мысль не вполне оригинальна. Еще в IV в. до н. э. Аристотель указал, что город-государство возникает для защиты жизни и собственности от преступников [8]. А в XIV в. мавританский политик и философ Ибн Хальдун определял «королевскую власть» как оказывающую «сдерживающее влияние» на других людей, «поскольку агрессивность и несправедливость заложены в животной природе человека» [9]. Гоббс просто развил старую идею.
Левиафан монополизирует силу, поскольку его главная цель – помешать людям убивать друг друга. Таким образом, в «естественном состоянии рода человеческого» деспотизм воспринимается как данность [10]. Гоббс предпочитает монархию другим формам государственного устройства, поскольку она отражает иерархию в мире природы. Хотя демократия и другие развитые режимы являются «искусственными», они тоже могут оказаться успешными, но для того, чтобы они пустили корни, требуется образованное население и талантливые элиты [11].
«Чтобы появились понятия справедливости и несправедливости, – пишет Гоббс, – должна возникнуть некая принудительная сила» [12], поскольку там, «где нет предварительной договоренности… каждый человек имеет право на всё, и, соответственно, ни одно действие не может быть несправедливым» [13]. Таким образом, в человеческом мире насилия действие считается аморальным, только если оно наказуемо. Без Левиафана, наказующего зло, никуда не деться от природного хаоса.
В 1995–1996 гг. жители Фритауна, столицы Сьерра-Леоне, находились под защитой южноафриканских наемников. В 1997 г., когда наемников вывели, произошел вооруженный переворот, который привел к анархии и тяжелым нарушениям прав человека. Гражданское правительство вернулось к власти только с помощью другой группы наемников, на этот раз – из Великобритании [14]. Когда ушли и эти наемники, в декабре 1998 г. Фритаун захватила банда одурманенных наркотой тинейджеров, которые убивали, унижали и похищали людей тысячами. Порядок в городе оказался полностью нарушен. Через два года, когда эта вооруженная шайка снова сконцентрировалась во Фритауне, международное сообщество направило британских коммандос для защиты столицы. Сьерра-Леоне, без функционирующих государственных институтов, без экономики и при наличии множества вооруженных молодых людей, превратилось в государство в его природном состоянии. Ему нужны были не выборы, а Левиафан, режим достаточно сильный, чтобы монополизировать власть и использование силы и тем самым защитить граждан от беззакония вооруженных мародерствующих банд. Подобно тому как деспотичный режим должен предшествовать либеральному, порядок должен предшествовать демократии, поскольку государство в его первоначальном виде может появиться только из естественного состояния. Проведение выборов в Гаити или в Демократической Республике Конго ничего не даст, если не будет правительства, способного остановить насилие.
