– Да брось, – оборвал его Кирилл. – Я же говорю, нормально все. Ты же не виноват, что она тебя выбрала. Не боись, топиться я не пойду!
Андрей помолчал немного, несколько раз глубоко затянулся, отшвырнул бычок в темноту, оранжевые искры запрыгали по земле.
– Ты брось фигней страдать, вот что, – решительно сказал он. – Баб на свете, знаешь, тысячи, а друг у меня один. И потом… Я думаю, ты ошибаешься насчет Софьи. Ни фига у нее ко мне нет, это она тебя дразнит, ревность хочет пробудить, понимаешь? Цену себе набивает, чтоб ты не думал, что с ней можно так просто…
– Ну да, как же, – насмешливо отозвался Кирилл. – Я для нее вообще никто, пустое место.
– А вот увидишь, – пообещал Андрей. – Точно тебе говорю! Что я, баб не знаю? Ладно, ты дрыхнуть уже, что ли, шел?
– Угу, – кивнул Кирилл. – Только я в эти хоромы, – он кивнул на серые стенки бараков, – не пойду. Неохота всю ночь дорогих однокурсников нюхать. Я там, позади, сарай с сеном видел, там и переночую.
– Ну, бывай! А я пойду, у костра еще граммов двести приму на грудь, – попрощался Андрей. – До завтра!
Кирилл зашагал к темневшему в сумерках покосившемуся строению.
Запах сена – сладкий, медовый, хмельной – опьянил его. Он повалился ничком на скошенную траву и закрыл глаза.
Она сама пришла к нему ночью.
И это было чудо, самое удивительное, что когда-либо случалось в его жизни.
Он проснулся от прикосновения холодных пальцев к своему лицу, вздрогнул, жадно втянул терпкий запах экзотических цветов, придвинулся ближе, все еще боясь открыть глаза, понять, что это всего лишь сон, который улетучится от одного неловкого движения…
– Какой ты теплый! – прошептала темнота голосом Софьи. – Я замерзла, обними меня.
И он обхватил ее руками, навалился всем телом, неловко ткнулся губами в висок. Ее руки проскользнули под футболку, ладони огладили спину, пальцы коснулись позвоночника…
И тогда он окончательно проснулся, тряхнул головой и открыл глаза.
Софья была почти неразличима в темноте, он видел лишь полоску зубов и яркие белки ее глаз.
– Ты… – похрипел он. – Ты пришла…
– Шшш, – шепнула она. – Не говори ничего!
Но он все же сказал, толкаясь губами в ее твердую маленькую ладонь, сказал то, что не давало ему покоя даже в эти удивительные минуты:
– Я думал… Разве тебе не Андрей нравится?
– Ну… – Губы Софьи жарко коснулись его уха. – Я же к тебе пришла, а не к нему.
Она потянулась к нему, и он впервые поцеловал ее.
Поцеловал, не чувствуя никакой нежности. Только жажду, только бешеное желание наконец утолить давно сжигавшую его изнутри страсть!
Он набросился на нее – жадно, торопливо, как будто боялся, что ее украдут, уведут от него. Черт его знает кто, может быть, даже Андрей…
Он рвал пуговицы на ее клетчатой ковбойской рубашке, сдирал тонкие кружева нижнего белья. Ему даже показалось, что любил совсем другую женщину, а эту просто желает. Но желание это – превыше всех остальных человеческих чувств…
– Подожди, подожди, – шептала она почти испуганно. – Не спеши! Я здесь! Я никуда не уйду.
Справиться с узкими джинсами трясущимися от вожделения руками было непросто. Она сама высвободилась из них, извиваясь, как змея. И он наконец смог ощутить всей кожей ее гибкое, подвижное, сильное – тело.
Умирая от жадности, от страха, что все исчезнет раньше, чем он успеет взять свое, он навалился на нее, чувствуя, как ее стройные золотистые ноги, которыми она так лихо вздымала фонтаны брызг в бассейне, обвиваются вокруг него.
Он почти ничего не понял, только отдельные сполохи ощущений – жарко, горячо, сильно, очень сильно, вскрик.
Кто это кричит? Он или Софья?
Хорошо… как хорошо…
Утром они проснулись вместе, сплетенные тесным теплым клубком.
Кириллу страшно было разжать руки, отпустить ее, позволить ей снова выскользнуть в какую-то свою, отдельную от него жизнь.
И он сказал:
– Давай поженимся!
Тусклый белесый свет пробился наконец сквозь ватную завесу туч. Затрепетали на ветру клейкие серебристые нити паутины, тянувшиеся между ветками де-ревьев.
Кирилл, очнувшись от воспоминаний, машинально оттянул левый рукав и взглянул на часы. Стекло пошло трещинами, под ним мелкими пузырьками сконденсировалась влага, стрелки показывали время аварии – 06.15.
– Интересно, сколько уже мы тут бродим? – Он задрал голову к небу, пытаясь определить время по солнцу, но оно так и не показалось сквозь серый – морок.
– Я ноги стерла, – жалобно сказала Софья и опустилась прямо на землю, вытянув перед собой длинные ноги в узких джинсах.
– Давай я посмотрю. – Андрей опустился перед ней на корточки и принялся стягивать с ее ступней – кеды.
Кирилл поднялся с бревна, присел рядом с Софьей и отодвинул Андрея плечом:
– Слышь, ты, доктор Айболит, отвали от моей – жены!
– Да пожалуйста, – злобно буркнул тот, поднимаясь. – Разбирайтесь тут сами, пойду подорожник – поищу.
Кирилл осторожно снял с Софьи кеды, все еще влажным носовым платком промокнул стертые в кровь щиколотки.
– Что ты взъелся на Андрея? – спросила Софья. – Он же не виноват, что так вышло.
– Виноват, – глухо пробормотал Кирилл, раздирая платок на полосы, чтобы забинтовать ссадины. – Мы все виноваты – и он, и ты. И я… Тебе это прекрасно известно.
– Милый, ты говоришь загадками, – засмеялась Софья и, протянув руку, запустила пальцы в его светло-русые, мягко вьющиеся волосы.
– Не надо, – Кирилл отшатнулся. – Соня, я… Все было неправильно, я вел себя неправильно. Я теперь понимаю: эта дикая ситуация нужна была, чтоб я понял. Когда мы выберемся из этой задницы, все будет по-другому…
– О чем ты? – спросила она, испытующе вглядываясь в его напряженное лицо.
– Эй, пострадавшая, вы тут? – заголосил поблизости Андрей. – Я там брошенную полусгнившую тачку нашел, в ней аптечка была.
Он появился из-за деревьев, торжествующе помахивая белым пластиковым чемоданчиком с красным крестом на крышке.
– Смотрите! Тут и бинт, и пластырь!
Кирилл обернулся на его голос и вдруг вскочил на ноги.
– Ты откуда здесь взялся? – хрипло выкрикнул он, отшатываясь от Андрея. – Иди своей дорогой, иди! Не трогай меня!
– Эй, ты чё? – Андрей даже опешил. – Опять, что ли, затмение нашло? Это же я!
Кирилл несколько секунд тупо смотрел на него, затем снял очки, машинально протер их о край фут-болки.
– Тьфу ты, опять флеш-бэки какие-то. Извини, Андрюха, померещилось…
