– Лиза! Не надо. – Я погладила дочку по волосам. – Ты помнишь, что я тебе недавно сказала?
Она часто-часто закивала головой.
– Я не просто буду с тобой жить. Я увезу тебя к себе! – Я покосилась в сторону гостиной, не слышал ли нас Берн? Но он смотрел хоккей и был весь поглощен происходившим на экране действом.
Я отвела Лизу в комнату и уложила ее в постель:
– Отдохни.
– Ты уже сейчас уезжаешь? – Лиза схватила меня за большой палец и прижала его к своей щеке. – Не уезжай, мамочка! Не надо…
– Я скоро снова приеду, – шепнула я. – И заберу тебя насовсем. Только им – ни слова! Иначе все сорвется.
– Я все поняла.
Мы шептались, как два заговорщика, и у меня разрывалось сердце оттого, что мне нужно уйти из дома, оставив Лизу у Берна, который, чуть что, пускал в ход свои руки, не думая, что перед ним – беззащитный ребенок. И она ведь не может ему ответить тем же. Во взрослой жестокости самое отвратительное – это чувство неравенства. Когда дерутся два мужика – это одно. А когда взрослый бьет ребенка – это ужасно несправедливо, ведь тот не в состоянии дать ему сдачи!
Я спустилась вниз. Берн по-прежнему неотрывно смотрел на экран телевизора.
– Я ухожу.
Он перевел на меня взгляд:
– Хорошо. Но ты, я смотрю, еще не очень понимаешь, как себя следует вести с Лизой. Ты очень потакаешь ей. А девочке нужна дисциплина! Она должна знать: что ей можно делать, а чего нельзя.
– Тарелку она разбила нечаянно. И это может случиться с любым человеком. И вообще, разве можно так наказывать за какую-то тарелку, даже если она и антикварная? А твоя тарелочка такой не являлась, – произнесла я с некоторым вызовом.
Ее купили на дешевой распродаже, прибавила я про себя. Папаша Берна был еще тем сквалыгой и деспотом, к тому же не пропускавшим ни одной юбки. Об этом мне поведала как-то двоюродная сестра Берна, которая потом пожалела о своей откровенности. Мысль о том, что чопорной Герде наставляли рога, всегда приводила меня в состояние безудержного веселья. В семействе Андерссонов были еще те скелетики в шкафу, фамильные тайны, которыми они неохотно делились с посторонними.
– Если бы она была аккуратнее, то этого бы не случилось. – Он отхлебнул пиво из банки, стоявшей перед ним на стеклянном столике. – Ты еще побудешь в Швеции?
– Да.
– Тогда, может, встретимся еще разок? – И он подмигнул мне. – Одинокой женщине хороший секс никогда не помешает! Ты осталась довольна? Я тебя удовлетворил? – такие вопросы Берн любил задавать в первые годы нашего брака. Он спрашивал меня: понравился ли мне секс, какие ласки были мне особенно приятны и что я чувствовала, когда он пощипывал мои соски или массировал низ живота? Он хотел исследовать меня с анатомической дотошностью, чтобы знать, за какие ниточки дергать и на какие точки нажимать. Но я либо переводила разговор на другую тему, либо попросту обрывала его.
– Да. Все было просто отлично, – скороговоркой выпалила я. Берн, к счастью, совершенно не помнил, что он полностью вырубился под влиянием снотворного и никакого секса между нами не было.
– Тогда я жду звонка, киска!
– Пока.
Я выскочила пулей из дома, только чтобы оказаться подальше от Берна, чей самодовольный вид и игривая фамильярность в сочетании со вспышками жестокости приводили меня в бешенство. Если б я осталась в его доме еще хоть на минуту, я бы взорвалась, как ракета, и выложила бы ему все, что я о нем думаю, или съездила бы ему по физиономии. Так что мой быстрый уход был гарантией несостоявшегося скандала.
Было уже темно. Резкий порыв ветра чуть не сбил меня с ног, я подняла воротник плаща и прибавила шагу, и я поняла, какую я совершила оплошность. Я же приехала к дому Берна на его машине! Надо было попросить его подбросить меня до ресторана, где осталась моя машина.
Но возвращаться к Берну мне не хотелось. Я стояла и размышляла: как мне поступить? И тут я подумала, что могу обратиться с этой просьбой к нашему ближайшему соседу, жившему неподалеку. Пару раз я сталкивалась с ним. Это был одинокий вдовец, пять лет тому назад похоронивший свою жену. Дети его выросли и приезжали к нему на праздники. А так он жил один, практически не вылезая из гаража. Машины были его страстью и хобби. Он покупал старые марки и чинил их своими руками.
Я не успела сделать и нескольких шагов, как зазвонил сотовый. Вытащив мобильный из сумочки, я посмотрела на экран дисплея. Номер был мне незнаком.
– Алло! Вам удалось скопировать файлы?
Я пригнулась и посмотрела по сторонам. Неужели за мной все-таки следили?! Мои зубы чуть не застучали от страха, и я с трудом справилась с приступом волнения.
– Я же сказала, как только сделаю это – сразу позвоню.
В трубке раздался какой-то щелчок, и я подумала, что нас разъединили, но услышала требовательное:
– Алло!
– Да, да, я вас слушаю. Я вам перезвоню!
– Я понял, – в голосе послышалось легкое раздражение. – Я это уже слышал. Я спрашиваю: как скоро вы сделаете то, о чем мы договаривались? Время идет, – с некоторым нажимом произнес мой собеседник.
– Я понимаю. Все будет сделано в ближайшее время.
На том конце повесили трубку, и наш разговор оборвался.
Конечно, я играла в опасную игру. Если за мной следят, то они поймут, что я сблефовала. Но сказать правду я не могла. Ведь я не обговорила условия: где и при каких обстоятельствах мне передадут Лизу? Хотя если за мной следят, то на меня могут в любой момент напасть и отобрать сумку, где лежит флэшка с файлами Берна.
Я побежала вперед, лавируя между кустами и деревьями. Отяжелевшие от сырого воздуха ветки хлестали меня по ногам и по лицу, но я неслась, ничего не замечая. Бежать на шпильках было неудобно, и вскоре я поскользнулась и упала на землю, приземлившись на пятую точку.
Я испуганно замерла. Впереди горел свет, я была уже почти около дома нашего соседа, Нильса.
Я поднялась и, чуть прихрамывая, быстро пошла на огонек, придерживая рукой сумку на плече. Бедняга Нильс едва не упал в обморок, увидев меня, измазанную в грязи и с клацающими от страха зубами. Он предложил мне стакан чаю, от которого я не отказалась. И за чаем, в этой уютной кухне, снизу доверху заставленной моделями его любимых машин, я немного оправилась от своего страха, который еще несколько минут назад гнал меня вперед, как загнанного зверя. Нильс прибил на стены кучу деревянных полочек, на которых и расставил свои машинки в строго определенном порядке. В этом было некое ребячество, но – безобидное и доброе. Да и сам Нильс напоминал волшебного гнома из детских сказок. У него был открытый, бесхитростный взгляд и добродушная улыбка, которая внезапно появлялась на его лице и так же быстро пропадала. Время от времени он кашлял в кулак и потирал переносицу указательным пальцем.
