Голова закружилась сильнее, и Никита откинулся на стенку спиной. Внезапно накатила сильная слабость, и он лишился чувств.
Как ему показалось — пришел в себя быстро. Вокруг — темень, только крики недалеко да отсветы огня. Светильники масляные, что ли?
Болела и кружилась голова. Никита пощупал вокруг себя рукой: земля, трава, куст рядом. Какая трава, какой куст? Он же в операционной был, в своей лекарне?!
Опершись руками о землю, Никита с трудом поднялся и двинулся в сторону голосов. Его немного покачивало. Е-мое! Да тут же поезд лежит разбитый, «Невский экспресс», на котором он в Питер ехал.
В памяти сразу всплыли все события, как будто это только что произошло. А по всему — не только что, вон — спасатели суетятся, пострадавшие перебинтованы. Похоже, не один час после катастрофы прошел. А как же его пять лет, которые он пробыл в другом времени, в другой жизни?
Никита осмотрел себя. Фартук кожаный, заляпанный кровью, в котором он операцию купцу делал. Он снял его и отшвырнул в кусты. Теперь на нем рубаха шелковая, штаны суконные да короткие сапожки. Пожалуй, теперь его одежда в глаза бросаться не будет. Несовременно одет, не по моде — так сколько сейчас таких?
Никита нащупал на поясе калиту, залез туда и вытащил серебряный рубль, полученный от купца. Улыбнулся — как привет из прошлого. И состояние странное — смесь сна и яви.
Он подошел к вагонам, к людям:
— Дайте кто-нибудь телефон — своим позвонить.
Парень его лет протянул мобильный:
— Звони, дед, успокой своих.
Никита едва не возмутился — какой он дед? Потом провел рукой по бороде: ну да, темно, а борода — вот она. Набрал номер материного телефона:
— Мама, это я, живой и здоровый.
— Ну, наконец-то! А то я звоню-звоню, а ты не отвечаешь. По телевизору такие страхи про катастрофу показывают!
— Мама, я жив! Потом позвоню.
— Ну, слава богу!
Никита вернул трубку парню, поблагодарив его. Тот с нескрываемым любопытством осмотрел его — насколько это было возможно в свете фонарей, и хмыкнул:
— Ну — клоун!
Никита побрел к спасателям — надо было выбираться в Питер. И не сон это был — то, что с ним случилось, и не глюки мозга. И одежда та, почти пятисотлетней давности, место которой в музее, и рубль серебряный — все при нем.
