Эта мысль вызывает у меня легкий укол совести, но в моем возрасте уже пора малек наследить, правда? В море теперь не так уж много одиноких рыбешек.
Перед выходом я наведываюсь на очко, и правильно делаю, потому что меня вдруг пробирает такой мандраж, что все это блинное месиво выметывает наверх, прежде чем оно успевает толком проскочить вниз.
Треклятые Фортц и Кригер. Сто буев им в жопы.
Что за больные индивидуи прихватывают людей на обочине для потокового ширялова? Я добрую минуту раскаиваюсь, что позволил этим даунам остаться в живых, пока корчусь над раковиной. Просто удивительно, как один короткий, резкий шок может переменить воззрения человека на смертоубийство.
Дауны? Это слишком мягко сказано. Как минимум всуесосы.
Плюс же этой гигиенической паузы в том, что позыв к рвоте совершенно чистый. Я извергаю все за один заход и тотчас же чувствую себя лучше.
Французский тост. Может, это было чересчур претенциозно.
Старательно умывшись, я взбегаю по ступенькам в фойе уверенно и энергично, будто никакой рвоты в роскошных «удобствах» даже в проекте не было. Впрочем, чувствую я себя малость уязвимым и подверженным паранойе и убежден, что каждый турист, таращащийся пустым взором на экран своего мобильника, на самом деле фоткает здоровенного головореза, только что проблевавшегося в клозете.
Вполне возможно, что я уже в розыске и мой портрет анфас и в профиль уже запостили на веб-сайте лягашей. Может, каждый обладатель значка в этом громадном городе уже располагает на своем смартфоне моим фото и досье.
Пожалуй, я бы поставил на то, что Фортц попытается сам подчистить болтающиеся концы, упрятав этого Макэвоя в воду, прежде чем довериться товарищам по оружию.
На хвосте у меня самый минимум двое «оборотней с бляхами».
Хватит этого бреда сивой кобылы. Мне надо сделать дело.
Но как только облигации будут доставлены, придется заняться этой ситуацией Кригер-Фортц вплотную.
Тут мне сможет помочь только Ронни.
Подхватив из миски в вестибюле горсть леденцов, я проталкиваюсь через вертящуюся дверь в манхэттенский день. По моим ощущениям, в самую пору быть полночи, но все родовые муки этого дня умудряются уложиться в продолжительность бейсбольного матча – да простит Бог мои слова, более скучного занятия на спортивных полях не придумаешь, кроме разве что их уборки. Когда я пошел на игру впервые, половина толпы ушла, прежде чем я сообразил, что игра окончена. На игру притащил меня Зеб и бо́льшую часть времени показывал мне игроков команды гостей, болеющих сифилисом. Очевидно, у половины скамейки запасных был триппер.
Я слишком вымотан, чтобы добираться общественным транспортом, и потому голосую такси на углу Бродвея и велю водиле ехать прямиком в Сохо. Можно подумать, что этот мужик должен писать кипятком от такого лакомого куска, а он лупит кулаками по рулю, будто я только что признался, что освежевал его матушку.
Обычно я очень щепетилен по части чужих настроений, даже когда человек полный мудак, но сегодня день необычный, так что я стучу по пластиковой перегородке.
– Две вещи, приятель, – говорю я ему. – Во-первых, выруби свой мини-телик. Мне накласть на чувство стиля Леди Гаги с прибором. – Это не совсем правда; Гага занимательна, да и горло драть умеет. – А во-вторых, если не перестанешь стучать по рулю, я выстрелю тебе в башку одной из четырех имеющихся у меня пушек.
После этого субъект малость приходит в чувство, но если дойдет до опознания, укажет на меня как миленький.
* * *
Благодаря уличному движению в центре мне перепадает время позвонить Томми Флетчеру в Ирландию. Я просматриваю список контактов на телефоне, и вид миниатюрной стриженой головы рядом со сведениями напоминает мне о днях совместной службы. Я помню, когда была сделана эта фотка. В день, когда капрал Томми Флетчер лишился ноги во время разминирования ни свет ни заря. Томми матерился из-за жары и мух, летевших в лицо, будто пули. А мне пот заливал глаза, и я слышал шум собственной крови в каске и не мог поверить, что люди смотрят на меня как на командира. Детишки наблюдали, как мы движемся мимо, будто мы им уже наскучили, а старики в найковских трениках попивали свои крохотные стаканчики сладкого чаю, играя в свою версию нард и беседуя с надрывными интонациями, которые я раньше считал бранными, но теперь понимал, что это самый заурядный разговор и до нас им и дела нет.
Помню, думал: «Этот край должен быть раем. Отличная погода, океан, красивые девушки… Холера чертова, да у них тут лучший серфинг во всем Средиземноморье!»
А потом ракета из «Катюши» чиркнула из-за недостроенного верхнего этажа многоквартирного дома, со змеиным шипением оставляя за собой хвост водяных паров. По нам с Томми она не попала, но швырнула Флетчеру на ногу грузовик. Поднялась перестрелка, и мы вдруг оказались посреди свинцовой метели. Чтобы не сбрендить к дьяволу, я решил спасать Томми. Одна простая инструкция моим мозгам, позволившая вырваться из замешательства. Бросив оружие и ранец, я взвалил капрала Флетчера на плечо. А что там было после с этим героическим спасением, толком не помню, пока не очутился в госпитале. Когда санитар вспорол штаны Томми, нога у него отвалилась, а накачанный морфином по самые уши Томми принял это очень хорошо, сказав: «Боже правый, паренек, ты уж поосторожнее с ножницами». А позже заставил меня сесть на кровать рядом с ним, положив нам на колени оторванную ногу в мешке, чтобы сфотографироваться. Как раз это фото я и поставил в его контакт.
Я нажимаю кнопку вызова, и Томми отвечает после первого же гудка, будто бдел над телефоном.
– Чего хочешь? – говорит он с белфастским акцентом. Томми из Керри, но тамошним акцентом не испугаешь, если не видеть психопатическое лицо, его порождающее. Зато белфастский акцент как раз и следовало бы транслировать через спутники, чтобы отпугнуть инопланетян.
– Томми. Это я. Дэнни.
– Иисусе, сержант! – говорит он, возвращаясь к нормальному голосу. – Ничего себе! Я как раз набирал номер, чтоб позвонить тебе.
Цифровая связь чище некуда, старый товарищ будто сидит в такси рядом со мной.
– Ага? С чего бы это, Том? У тебя есть новости?
– Ты не поверишь, что стряслось с той вездеходной старушкой, что ты мне поручил.
– Я слыхал. Молния. Один шанс на миллион.
Томми тяжко вздыхает:
– Долбаная длань господня! А я-то уже искренне проникся к этой старушенции, срака у нее была шикарная.
Нипочем не поймешь, когда Томми врет. Вообще-то нет, сейчас это я соврал. А Томми врет всегда. Это его настройка по умолчанию. А вот чего не поймешь, как выудить из откровенной бредятины крупицы белой лжи.
И почему таких людей всегда ко мне тянет?
– Лады, значит, тебе не прискучило возиться и ты не брал дело в свои руки?
