– Представляю, как напугаются эти ублюдки, – заметил Хуктон.
– От четверых мертвецов у них точно поджилки затрясутся, – согласился Робби.
– Они перепугаются до смерти, если вообразят, будто это дело рук самого дьявола, – сказал Томас. – Узнай граф де Кутанс, что на подмогу мессиру Гийому д’Эвеку явились двое парней, он лопнет со смеху, но ему трудно будет оставить без внимания гибель четверых ратников, тем паче что она сопровождается столь странным ритуалом. Он не может игнорировать Смерть.
Вот почему, художественно разместив трупы, Томас, помимо денег и оружия, забрал также широкий черный плащ, а из захваченных коней его в первую очередь заинтересовал бледный. Ибо конь бледный принадлежал всаднику, имя коему Смерть, и с его помощью Томас и сам намеревался посеять ужас.
Когда спутники приближались к Эвеку, прозвучал одинокий раскат грома. Собственно говоря, далеко ли усадьба, они не знали, но поскольку местность, по которой они теперь ехали, носила все следы разорения, было нетрудно заключить, что это владения мессира Гийома.
Робби, заслышав грохот, был озадачен, ибо небо у них над головой оказалось ясным, хотя к югу и собирались темные тучи.
– Слишком холодно для грозы, – сказал он.
– Может быть, во Франции такое бывает?
Они съехали с дороги и поскакали по фермерской тропе, которая, попетляв по лесам, сошла на нет рядом с каким-то недавно сожженным, еще слегка дымившимся строением. Жечь такие халупы не имело смысла, и Томас сомневался, чтобы приказ об этом был отдан самим графом, но упрямство мессира Гийома донельзя обозлило осаждавших, что делало поджоги и грабежи неизбежными. Томас и сам так поступал в Бретани. Ему не раз доводилось слышать истошные крики людей, чьи дома были обречены на сожжение, а потом подносить факел к кровле. Они на войне. Шотландцы поступали так с англичанами, англичане – с шотландцами, а здесь граф де Кутанс обошелся так со своим собственным вассалом.
Громыхнуло во второй раз, и, едва раскат смолк, Томас увидел на востоке завесу дыма. Он указал в ту сторону, и Робби, мигом признавший этот чад и сообразивший, что нужно соблюдать тишину, понимающе кивнул. Они оставили своих лошадей в зарослях орешника, а сами поднялись на длинный лесистый холм. Садившееся позади них солнце отбрасывало на мертвую листву длинные тени. Красноголовый дятел с белыми полосками на крыльях кружил над головой юношей, когда они взобрались на гребень, чтобы взглянуть на лежавшую внизу деревню и усадьбу.
Поскольку Томас никогда прежде не видел манора мессира Гийома, он представлял себе его чем-то вроде дома сэра Джайлза Марриотта – просторного строения под соломенной крышей, с большим холлом посередине, несколькими помещениями за перегородками да парой кособоких, тоже с соломенной кровлей, пристроек. Однако оказалось, что Эвек гораздо больше походил на маленький замок. На ближайшем к Томасу углу даже имелась башня – квадратная и не очень высокая, но самая настоящая зубчатая башня, над которой реяло знамя с тремя ястребами. Явное свидетельство того, что мессир Гийом пока не побежден.
Этому, надо полагать, немало способствовал окружавший манор широкий, подернутый ряской ров. Высокие стены, поднимавшиеся от самой воды, прорезали узкие, как бойницы, оконца. Крытая соломой крыша спускалась к маленькому внутреннему дворику. Должно быть, осаждающим, палатки и землянки которых находились в деревушке к северу от манора, удалось поджечь кровлю зажигательными стрелами, но немногочисленные воины мессира Гийома справились с пожаром, так что солома почернела или прогорела лишь на отдельных участках. Никого из этих защитников сейчас не было видно. Единственным заметным ущербом, нанесенным манору, были несколько выбоин на каменной кладке башни. Казалось, будто в этом месте ее слегка изгрыз какой-то исполинский зверь. Надо полагать, то были следы разрушительного действия упоминавшейся отцом Паскалем машины, но, похоже, огромный арбалет снова вышел из строя и уже не подлежал восстановлению. Во всяком случае, сейчас эта разобранная на части штуковина лежала на открытой площадке, рядом с крохотной каменной церквушкой. Похоже, она не успела причинить серьезного ущерба, однако можно было предположить, что с восточной, не видимой отсюда стороны, здание пострадало больше. С того конца должны были находиться ворота, и Томас предположил, что основные осадные действия ведутся именно там.
Осаждающих они заметили десятка два от силы, причем большинство этих вояк просто сидели возле крестьянских хижин, не предпринимая ничего даже отдаленно напоминавшего боевые действия. С полдюжины из них собрались на церковном дворе вокруг чего-то, издали походившего на небольшой стол. Никто из графского воинства не подходил к манору ближе чем на сто пятьдесят шагов, из чего можно было заключить, что защитники приучили осаждающих держаться на почтительном расстоянии, подстрелив нескольких из арбалета. Сама деревушка оказалась маленькой, не больше Мэпперли, и в ней тоже имелась водяная мельница. К югу от хижин друзья увидели около дюжины палаток и вдвое больше землянок. Прикинув, сколько народу может разместиться в крестьянских лачугах, палатках и землянках, Томас решил, что в распоряжении графа должно быть человек сто тридцать.
– Что будем делать? – спросил Робби.
– Пока ничего. Просто понаблюдаем.
Это оказалось чертовски скучным занятием, потому как наблюдать было не за чем. Разве что за женщинами, таскавшими воду, готовившими на кострах пищу или собиравшими развешанную на кустах по краям поля для просушки одежду.
Знамя графа де Кутанса – белое полотнище с голубыми цветами и черным свирепым вепрем – реяло на шесте над самым большим домом в деревне. Над соломенными кровлями других лачуг свешивались с флагштоков еще шесть штандартов, свидетельствовавших о том, что граф был не единственным благородным сеньором, решившим принять участие в этом грабительском походе. Полдюжины оруженосцев или пажей упражнялись на лугу позади лагеря с боевыми скакунами, но в подавляющем большинстве осаждавшее Эвек воинство бездельничало, пребывая в ожидании. Осада – занятие утомительное. Томас невольно вспомнил вынужденное безделье под стенами Ла-Рош-Дерьена, хотя там изматывающая тоска частенько сменялась кровавым кошмаром очередного штурма. Штурмовать стены Эвека здесь не позволял ров, и осаждающим оставалось только ждать, когда голод вынудит гарнизон или сдаться, или сделать вылазку. Если, конечно, не удастся спровоцировать осажденных, сжигая крестьянские дома. А может быть, люди графа ждали, когда подвезут подходящий по длине кусок высушенного дерева, чтобы починить сломанный рычаг баллисты.
И в тот самый момент, когда Томас, казалось, увидел вполне достаточно, группа людей, толпившихся вокруг, как он думал, низенького стола рядом с живой изгородью, вдруг разом припустила к церкви.
– Во имя Господне, что это за штуковина? – спросил Робби.
Тут только Томас понял: то, что он принял за стол, было на самом деле огромной трубой, закрепленной на тяжелой деревянной раме.
– Это пушка, – с нескрываемой тревогой в голосе сказал он.
И в это мгновение пушка выстрелила. Металлическая труба и огромная деревянная станина исчезли во вспучившейся туче грязного порохового дыма. Краешком глаза Томас приметил, как от стены манора откололся кусок камня. Тучи птиц взлетели с живых изгородей, кровель и деревьев, когда оглушительный грохот орудия прокатился вверх по склону холма. Именно эти звуки – звуки выстрелов – они ранее и приняли за небесный гром. Граф де Кутанс ухитрился раздобыть пушку и теперь пытался разбить стену манора ядрами. Прошлым летом англичане пустили в ход пушки в Кане, хотя все их орудия, вместе взятые, даже притом что стреляли из них лучшие итальянские пушкари, не причинили тамошнему замку серьезного ущерба. Когда дым над лагерем рассеялся, Томас увидел, что и манору орудийный обстрел особо не повредил. Шум казался куда более грозным, чем снаряд, однако существовала опасность того, что, если графские пушкари будут бомбардировать башню достаточно долго, кладка не выдержит и камни осыплются в ров. Таким образом, осажденные лишатся защиты, а осаждающие получат из рухнувших стен что-то вроде моста, по которому можно перебраться в Эвек.
