Джоанна посмотрела на Кипа.
– Я позвоню тебе, как только доберусь туда, хорошо, малыш?
Кип кивнул. Дверь скорой помощи захлопнулась, и Джоанна с Робертом уехали. Серена обернулась к Кипу, этому находившемуся в смятении восьмилетнему человеческому существу мужского пола. Она не знала, что сказать. Но Кип сам помог ей выйти из этого положения. Он взглянул вслед Стиву Сергати, который уходил пошатывающейся походкой, а потом перевел на Серену свои большие выразительные глаза, в которых читалось благоговейное уважение.
– Вау. Вы надрали-таки задницу этому парню.
Серена вдруг поняла, что впервые за три года их знакомства мальчик обращается непосредственно к ней.
Она улыбнулась.
– Да. Думаю, да.
После чего наша супергероиня Серена увела Кипа наверх в квартиру.
* * *
Во второй половине того же дня, когда Руби отменила свое искусственное оплодотворение, она решила навестить мать, которая жила в пригороде Бостона. Время от времени девочкам все-таки нужна мама.
Сидя в поезде, мчавшемся на север, Руби пыталась сообразить, зачем она туда едет. Проезжая через Коннектикут и глядя на аккуратные маленькие домики, с укрытыми на зиму бассейнами, собачьими будками и детскими игровыми площадками во дворах, она решила, что ей нужно узнать, так ли ее мать несчастна, как ей запомнилось. Действительно ли воспитывать их с братом было для нее настоящим адом? Или, может быть, у нее все не так уж ужасно, как рисовала Руби ее память?
Ее мать жила на тихой улочке в Сомервилле. Руби позвонила в дверь. Никто не ответил. Удивившись, Руби позвонила снова: она предупредила мать о том, что приедет. Когда никто не открыл и на этот раз, Руби проследовала по дорожке и обошла дом с другой стороны. Шелли сгребала листья на заднем дворе. Ей было шестьдесят восемь; крашеные светло-каштановые волосы с проседью были подстрижены под «боб». Формы у нее были как у дочери – округлые, пышные, но изрядно расплывшиеся из-за решения спокойно дожидаться старости, вместо того чтобы проводить каждую свободную минуту в тренажерном зале. Несколько мгновений Руби наблюдала за ней, оставаясь незамеченной: мать выглядела здоровой, энергичной и вполне довольной собой. Интересно, как ей живется? Мать подняла глаза.
– Руби! – воскликнула она и, подойдя к дочери, крепко обняла ее. – Как я рада тебя видеть!
Разумеется, потому что ты моя мать, а я твоя дочь, и все матери всегда рады видеть своих детей. Вот и вся причина.
– Хорошо выглядишь, мама, – сказала Руби, совершенно не кривя душой.
– О, ты тоже! Ты тоже! Пойдем в дом!
Приняв душ и переодевшись, Руби прошла на кухню, где у матери уже был готов чай.
– А еще я сделала тебе тост с корицей! Как в старые добрые времена!
От этих слов повеяло ностальгией, и Руби улыбнулась. Когда на улице шел снег, она, возвращаясь домой, обязательно находила на кухне тост с корицей. Это была их маленькая семейная традиция, которую ее мать унаследовала от своей матери, бабушки Руби. А чаепитие было их взрослым ритуалом, который они соблюдали до мельчайших подробностей. Обе любили слабенький американский чай – «Липтона» будет вполне достаточно, спасибо, – и, собираясь вместе, как сегодня, твердо знали, что обойдутся одним пакетиком на двоих. Руби села к столу.
– Ну, расскажи мне о Нью-Йорке. Как там живется?
Есть искушенные, умудренные опытом матери, которые могут поделиться своими абстрактными идеями или подсказать, где купить именно такой лифчик, какой тебе нужен.
Шелли была не из таких, но Руби это нисколько не заботило. Потому что, хоть ее мать, возможно, и не видела последний нашумевший документальный фильм о суданских беженцах, зато реагировала на события ее жизни с искренним удивлением и радостным ликованием. Она была готова бесконечно слушать о Манхэттене, о работе и жизни Руби, и все это до сих пор вызывало ее живейший интерес.
– Ну, в Виллидже открылся новый ресторан, – сказала Руби, – но туда никак нельзя попасть, потому что он вечно забит друзьями владельцев. И всех это жутко достает.
– Правда? Как интересно. И там все время полно знаменитостей?
– Каждый вечер.
Мать Руби сокрушенно покачала головой.
– Это неправильно.
Руби улыбнулась.
– Конечно.
Она пригубила свой чай и, взяв со стола тост с корицей, откусила кусочек.
– Мам, я тут все думала… Каково тебе было?
– Что ты имеешь в виду, дорогая?
– Ну, каково это – быть матерью-одиночкой?
Шелли закатила глаза.
– О, это настоящий ад. Просто ужас. Это были жуткие времена.
– Тебе было одиноко?
– Дорогая, это не то слово. Мне было так одиноко, что я неоднократно думала о том, чтобы покончить с собой. И я не шучу. Это был настоящий кошмар, правда. – Шелли хлебнула чаю. – А кто владелец этого ресторана? Тоже известный человек, да?
– Да, вроде того. У него свой журнал. – Руби попыталась вернуться к прежней теме. – Значит, для тебя это был ужасный жизненный опыт, как мне и запомнилось?
– О, я уверена, что это было намного хуже, чем тебе запомнилось. Это были худшие годы моей жизни, – с горькой усмешкой сказала она.
Руби сделала еще один глоточек своего жиденького чая и вдруг расплакалась. Она оперлась локтями на стол и схватилась руками за голову.
– Прости меня, мама, – произнесла она, подняв глаза на Шелли. – Мне ужасно жаль, что ты была так несчастлива. Прости меня.
Мать взяла Руби за руку и с улыбкой низко склонилась к ней.
– Но разве ты сама не видишь? Сейчас-то все хорошо. Я счастлива. У меня есть друзья, есть мой сад, я все время куда-нибудь хожу.
Руби зарыдала еще сильнее.
– Слишком по-о-о-здно! Тебе нужно было быть счастливой раньше! Тогда бы я не испугалась быть матерью-одиночкой! А сейчас слишком поздно!
Шелли растерянно смотрела на дочь, пытаясь понять, что та имеет в виду. Она не чувствовала себя обиженной, просто ей было очень грустно.
– Но, дорогая, ты совсем не такая, как я! И если бы ты захотела стать матерью-одиночкой, у тебя все было бы совершенно по-другому.
Руби вскочила со своего стула; по ее щекам катились слезы, голос был сдавленным и дрожал.
– Я такая же, как ты. Люблю чай, все время пребываю в депрессии, подолгу валяюсь в кровати, много пла́чу, и еще я очень и очень одинока.
Мать Руби тоже встала и положила руки ей на плечи.
– Ну, если ты на меня похожа, тогда делай так, как сделала я. Ступай к врачу, и пусть он подберет тебе хороший антидепрессант. Лично мне помог лексапро.
Руби с удивлением уставилась на мать.
