«Это что же, на наших глазах целый день украли, что ли?» – удивляется Мулагеш.
Настырный, ни на что не похожий колокольный звон действует на нервы, словно бы каждый удар бьет по невидимым защитам, разнося их в прах и тут же восстанавливая.
А потом желто-оранжевый солнечный свет разливается над крышами Мирграда. Один луч бьет вниз, словно бы пронизывая покрывало облаков – только облаков нигде не видно! – и отражается от ярко сияющей колокольни в центре города.
Сияние настолько ярко, что Мулагеш с солдатами вынуждены отвести глаза. А когда те привыкают к свету, они обнаруживают, что солнечный свет – причем закатный! – отражается от широкой полированной крыши. Мулагеш все еще прикрывает глаза ладонью от нестерпимого блеска.
В центре города возвышается гигантский, богато украшенный молочно-белый собор с колокольней почти в полмили высотой.
– Это что такое? – ахает один из лейтенантов. – Откуда оно взялось?
Мулагеш вздыхает. «Как же я не люблю, – думает она, – когда правы оказываются паникеры…»
– Ну ладно! – свирепо орет она. – Покорнейше прошу оторвать глазики от горизонта и двигать тазом в сторону оборонительных сооружений! Быстро укрепляем стены, на батареи выносим огнестрел! Быстро, я сказала!
– Огнестрел? – переспрашивает одна из ее капралов – девушка чуть за двадцать. Она озабоченно хмурится и обтирает потный лоб. – Губернатор, вы уверены?
– Абсолютно. А ну за работу, а то я придам вашим элегантным задницам ускорение с помощью мощного пенделя! Что смотрите – сапогом по жопе хотите получить?! А ну за работу, уроды, мать вашу!
Я потерялся в океанах судьбы и времени,
Но, по крайней мере, у меня есть любовь.
Граффити на стене гостиной в Фадури
То и пожнешь
Волька спускается вниз по ступеням с довольным видом.
– Я совершил много благих дел, – громко заявляет он. – И я думаю, что Отец Колкан будет доволен!
Воханнес зло фыркает в ответ.
– А сейчас, – Волька завершает свой триумфальный спуск по лестнице, – время вернуть его домой.
И он косится в ту сторону, где стоят под колпаком Шара с Воханнесом.
– Возможно, после этого мы обнимемся как настоящие братья. Возможно, он очистит тебя. Возможно, он смилуется.
– Если он сотворил тебя по своему образу и подобию, Волька, – бросает Воханнес, – я бы, сука, на это сильно не надеялся.
Волька презрительно кривится и идет в зал Колкана. Реставрационисты выстроились перед прозрачным оконным стеклом – коленопреклоненная паства в ожидании пророка. Волька невесомо и уверенно скользит меж ними – прямо как дебютантка на балу, почему-то думает Шара, – и останавливается перед каким-то человеком.
Путы на запястьях Шары начинают подаваться.
– Давай, Во, – отчаянно шепчет она, – давай, получается!
Воханнес с ворчанием дергает за веревки.
– Молот, – тихо приказывает Волька.
Человек протягивает ему длинный серебряный молот. Волька осторожно принимает его, подходит к лестнице и медленно взбирается к окну.
Шара дергает большой палец из петли – но лишь туже затягивает веревку на запястье.
Волька прикладывает серебряный молот к губам и шепчет, а потом нараспев читает что-то.
«Я не хочу его видеть, – думает Шара. – Я не могу. Только не он, только не Колкан…»
Шара извивается в веревках. Что-то горячее стекает в ладонь. И тут она чувствует, как одна веревка соскальзывает с ободранных костяшек пальцев, потом другая – с большого.
Серебряный молот дрожит, его очертания размываются, словно бы сам металл содрогается от силы, которую уже не может удержать в себе.
Воханнес берется за веревки, Шара делает рывок – вдруг разорвутся, но нет, они выдерживают.
Волька заносит молот. Желто-оранжевый солнечный свет ослепительно отражается от его головки.
В ладонь Шары уже не капает, а течет, пальцам горячо и мокро.
«Кто-нибудь, сделайте же что-нибудь», – в ужасе думает Шара.
Волька кричит и бьет молотом.
Стекло лопается с тонким звоном.
Из окна льется солнечный свет, высвечивая белые плиты пола, те ярко вспыхивают. Это солнце, звезда, светоч чистый, страшный и нездешний.
Воханнес и Шара вскрикивают, ослепленные этим сиянием. Вспышка столь неожиданна и ярка, что они отворачиваются – и падают. Запястье дергает болью – похоже, она его вывихнула, и серьезно.
А потом наступает тишина. Шара ждет, потом решается поднять взгляд.
Люди в колкастанских робах смотрят на что-то, что стоит перед ними.
Точнее, на кого-то. У разбитого окна кто-то стоит, и плечи этого кого-то озаряет закатное солнце.
Этот кто-то похож на человека, только очень высокого – не менее девяти футов ростом. На нем – если это действительно мужчина – толстые серые одежды, плотно укутывающие его с головы до пят: лицо, руки, ноги – все скрыто. Голова удивленно поворачивается из стороны в сторону – существо оглядывается, рассматривая зал и коленопреклоненных людей, словно бы его только что разбудили после долгого и странного сна.
– Нет, – шепчет Шара.
– Он жив, – вскрикивает Волька. – Он жив!
Закутанная фигура поворачивает голову к нему.
– Отец Колкан! – кричит Волька. – Отец Колкан, ты снова с нами! Мы спасены! Мы спасены!
* * *
Волька быстренько слезает с лестницы и присоединяется к остальным – те все это время оставались в полной неподвижности. Волька падает на колени и простирается перед Божеством, протянув руки к его ногам.
– Отец Колкан, – выдыхает Волька, – с тобой все хорошо?
Колкан молчит. Его можно принять за статую, если бы не ветерок, который шевелит складки одежды.
– Тебя так долго не было, – говорит Волька. – Хотел бы я сказать, что ты очнулся – и вот, мир хорош и благоустроен. Но в твое отсутствие случилось страшное: колонии наши взбунтовались, они убили твоих братьев и сестер и поработили нас!
Люди вокруг кивают и осторожно посматривают на Колкана, ожидая, что тот как-то выкажет свое изумление и гнев. Однако тот молчит и стоит неподвижно.
– Во, – шепчет Шара.
– Да?
– Делай как я.
И Шара переворачивается лицом вниз, становится на колени и склоняется, касаясь лбом пола.
– Что ты…
– Покаяние, – тихо говорит Шара. – Колкан не отвергнет покаяние.
– Что?!
– Отдай ему земной поклон! И так и сиди! Все остальное он сочтет за оскорбление!
