Захотелось вновь уснуть вечным сном! Но сын тумана знал, что голос не даст ему ни мгновения покоя. Будет звать и звать, будет проникать в каждую клеточку тела, в каждую капельку крови, которая медленно и словно бы неохотно начала струиться в его венах.
Голос не позволит пребывать в тишине и забвении. Он снова и снова будет требовать подчинения – притом беспрекословного.
Этому голосу не мог противиться даже сам туман!
Ведь озеро тумана находилось на острове, а остров принадлежал ей. Это был голос владычицы острова!
Сын тумана вышел из белой пелены, в которой ему так сладко спалось, и побрел по острову, где появился на свет и где прошла его недолгая жизнь.
Белая туманная мгла реяла над землей, и он видел: все вокруг разительно изменилось за то время, пока он спал!
Старые тропы заплело сухой травой, и она не отзывалась, когда сын тумана пытался уговорить ее дать дорогу.
Трава была мертва…
Приходилось продираться сквозь нее.
Деревья тоже молчали, когда он окликал их. Поникли их ветви, высохли листья. Они тоже умерли.
А ведь прежде они были полны жизни и по одному слову сына тумана готовы были сойти с места, двинуться войной на людей – и только огромная река, окружавшая остров, останавливала их!
Но теперь и воинство деревьев было мертво, и сыну тумана не хотелось думать о войне.
Впрочем, что значат его думы и его желания! Он должен исполнить волю владычицы острова!
Ведь она не успокоилась даже в мире вечного покоя.
Она пробудилась. Она жаждет войны. Она жаждет мести.
Горе тем, кого настигнет эта месть!
Сын тумана знал имена обреченных. Он только не знал, какую форму примет месть владычицы острова. Но она будет ужасна, эта месть… нет сомнений!
И вдруг сын тумана почувствовал, что к его страху, к его слабости и нерешительности примешивается мрачная, торжествующая гордость.
Да! Она неумолима! Ее не остановить! Она погубит всех, до кого сможет дотянуться.
Внизу что-то шевельнулось, оплело его ноги.
Трава! Трава пробудилась и льнет к нему. Трава ласкает его, одобряет…
Это владычица острова дотянулась до сына тумана и ласкает его пальцами травы. Они так ласковы, но могут быть и жестоки. Они могут сдавить смертельной хваткой, задушить смертельной петлей.
Если он откажется повиноваться…
А разве он не хочет исполнить ее волю, как исполнял раньше?..
Хочет, не хочет – противиться бессмысленно. Она настигнет его везде.
Лучше уж подчиниться.
Смириться. Сын должен поступать так, как того требует мать.
Сын тумана вспомнил… Он был еще маленьким, когда однажды нашел гнездо с тремя недавно вылупившимися птенцами и забрал его домой. Птица-мать кричала жалобным криком, вилась над ним и молила вернуть ее детей, однако он утешал ее:
– Ничего, я только немножко поиграю – и отнесу гнездо на место. Мне просто скучно, а они такие хорошенькие.
Птица нападала на него, и он отогнал ее камнями. И начал играть с птенцами. Ему очень хотелось, чтобы они полетали, а они почему-то не могли.
Тогда он залез на дерево и начал сбрасывать их вниз. Пусть полетают!
Но они не летели. Они камнем падали наземь – и оставались лежать неподвижно.
Птица-мать подлетела к ним, поворошила клювом, пытаясь поднять – и вдруг упала рядом, такая же безжизненная, как ее птенцы.
Она умерла от горя.
Тогда он испугался и побежал к владычице острова.
– Мама, мама, – кричал он, – оживи их!
Она все могла, он знал это. Сколько раз она возвращала к жизни таких же птенцов, нечаянно выпавших из гнезда, или вправляла деревьям сломанные ветром ветки и даже оживляла высохшие от бездождия травы и цветы.
– Я не могу, – печально сказала она. – Я не могу вернуть к жизни то, что погубил человек.
Тогда сын тумана впервые узнал, что он еще и человек.
– Значит, они умерли насовсем? – с ужасом спросил он.
– Да, они умерли, и мы похороним их в земле, – проговорила мать. – Ты убил их.
– Не может быть, этого не может быть! – твердил он сквозь слезы. – Я не хотел. Я не хотел! Я не знал…
– Тебя бы следовало сделать зеленым зайцем, чтобы ты осознал свою вину, – сурово сказала владычица острова. – Но я не стану наказывать тебя: ведь ты убил птенцов не со зла, а по неразумию. Однако ты должен запомнить, что так поступать нельзя!
Конечно, он запомнил. Он стал защитником и спасителем живой земной жизни – таким же, как его мать. Он и сам научился обращать людей – губителей природы в зеленых зайцев и наслаждался тем ужасом, который они испытывали, вспоминая свои деяния. Он считал это справедливым наказанием!
Однако ни разу он не подумал о том, что эти люди поступили так по неразумию, а не со зла. Вот только сейчас вдруг явилась эта мысль…
Может быть, их следовало простить? А они с матерью наказывали?
Наказывали вечным превращением в беззаботных зеленых зайцев, которые мучились страшными снами о своем прошлом.
Они не должны были спастись с острова. Но тот мальчишка, который однажды обманул сына тумана, все погубил. Он разрушил их жизнь.
Владычица острова замыслила погубить и его, и всех остальных, кто был так или иначе замешан в гибели острова.
До остальных она дотянется сама. А уничтожить мальчишку должен сын тумана.
Ее сын, которого она однажды простила…
Наверное, это было единственное живое существо, которое она сумела простить!
Это было давно.
А теперь?..
А теперь сын тумана знал, что ее прощение надо заслужить!
* * *
На кладбище шли молча. Валерка сказал, что ему надо написать эсэмэску – поздравить приятеля с днем рождения. И всю дорогу набирал сообщение.
Лёнечка тащился с самым отрешенным видом на свете, а Валентина косилась на Валерку чрезвычайно неприязненно. И все время порывалась о чем-то спросить.
Наконец не выдержала:
– А как приятеля зовут?
– Серега Сапожников, – ляпнул Валерка первое имя, которое пришло в голову.
Валентина как-то странно хмыкнула, как будто не слишком поверила, но все же отвязалась.
Валерка и Серега Сапожников в самом деле учились в одном классе и дружили, но ни у Сереги, ни у кого-то еще из Валеркиных закадычных друзей – ни у Володи Зиновьева, ни у Антона Волкова – не было в ближайшее время дня рождения.
Он набирал не поздравление, а письмо с погибающего судна. Такие письма моряки запечатывают в бутылки и бросают в волны, чтобы когда-нибудь кто-нибудь узнал о том, что случилось с кораблем.
