Я обвела взглядом свою комнату, которая уже давно служила мне надежным прибежищем от всего мира. И теперь я совсем не хотела терять его. Но на нас с Альфом и циперусом уже надвигались грозные тучи, которые вполне могли поглотить наш безмятежный мирок без остатка. Это было так грустно, что я допила остатки коньяка. Потом я вспомнила, что еще не дала водички своему подопечному. Итак, я полила свое растение, пожелала всем спокойной ночи и легла спать, от души надеясь, что она и в самом деле будет спокойной.
Первым живым существом, которое я увидела на следующее утро, была мрачная как грозовая туча Наташа. По выражению глубокого негодования, запечатленного на ее лице, я поняла, что ее ночь не отличалась спокойствием. И действительно, не успев перешагнуть через порог, она огорошила меня следующим:
— От меня ушел Руслан. Точнее, я его сама выгнала. Он ушел к твоей соседке. Она его, оказывается, уже давно пригревала. Теперь он будет жить у меня над головой. Представляешь, какой кошмар?
— Да-а-а, — протянула я, не вполне понимая, сплю я или бодрствую.
Происходящее действительно напоминало кошмар. А еще я не понимала, что больше расстраивает Наташу: то, что она осталась без мужа, или то, что этот тип будет жить над ее головой.
— Это все, что ты можешь сказать? — с удивлением спросила Наташа. — Моей жизни пришел конец, а ты говоришь только — «да».
— Может, не стоит драматизировать. Ведь все всегда как-то налаживается. Ты еще найдешь себе другого или этот вернется.
— Он ушел к этой мерзавке. Я убью ее, его, а потом себя. И не пытайся меня отговаривать. Он предал меня, годы нашей совместной жизни, предал мою любовь. За такое нет и не будет прощения.
Наташа явно насмотрелась мексиканских сериалов. Ей не следовало просиживать перед телевизором столько времени. Ее слог меня положительно убивал.
— Он же от тебя уходит в среднем раз в месяц, — напомнила я, и это тоже была чистая правда.
Наташе также пришло в голову это соображение, потому что она произнесла уже значительно спокойнее:
— На этот раз все кончено. Я не приму его обратно.
Придя к такому решению, мы позавтракали омлетом с замороженной зеленой фасолью. Конечно, фасоль я предварительно отварила в кипящей воде. Выпили по чашке обжигающего кофе, и Наташа заторопила меня.
— Собирайся скорее, — произнесла она, прихлебывая кофе из моей чашки с розочкой, — ты еще не одета, а нам уже пора в путь.
— Куда? — недоуменно воззрилась я на нее.
— Ты забыла, что вчера я наговорила в милиции? Это все твой коньяк меня подкузьмил. Теперь надо как-то выкручиваться.
Я была вся внимание. Мне очень хотелось знать, что она придумала на этот раз, и я надеялась, что для разнообразия идея будет безобидной. Что нам не придется мерзнуть, рисковать, голодать и так далее.
— Амелин сегодня едет опять в тот дом в Озерках, — сказала Наташа и умолкла, полагая, что дальнейшие выводы я сделаю сама.
— Почему поедет?
— Потому что он вчера в кассе спрашивал про поезда на сегодня.
— Я не поеду, — мгновенно среагировала я, — хватит с меня.
— Тебе и не придется. Поедут ребята капитана. Кстати, их зовут Миша и Дима. Только боюсь, что они зря потратят свое время, но это уже их проблемы. Может, у них что-нибудь и выгорит.
— А мы куда должны тогда ехать?
Наташа в безмерном удивлении уставилась на меня, словно не верила, что бывают такие тормоза, как я.
— В библиотеку, конечно.
Я изумилась не меньше ее и спросила:
— А зачем нам опять туда? Объясни, пожалуйста.
— Объясню, — успокаивающе сказала Наташа. — Мы должны провести разведку перед боем.
— Каким еще боем? — занервничала я. — Когда и с кем ты собираешься воевать в мирной библиотеке? С библиотекаршами? Если с ними, то я наотрез отказываюсь от участия в битве, среди них много моих добрых знакомых.
— Не валяй дурака. Ты же не страдаешь склерозом и должна помнить о нашем деле. Для милиции придется создать видимость того, что мы всерьез взялись за преступников. Что ты себе думаешь, Степанов дурак?
Я ничего такого о Степанове не думала, о чем и сказала Наташе. Но моя тупость становилась неприятной мне самой. Я чувствовала себя так, словно моя голова была набита толстым слоем медицинской ваты, не пропускавшей тех вещей, которые другим казались очевидными и не требующими дополнительных разъяснений.
— Значит, мы должны, — продолжила свою мысль Наташа, — поехать в библиотеку, словно ограбление и в самом деле должно быть. Сегодня я уже не уверена, что оно состоится, но надо состроить хорошую мину при плохой игре, а для этого побольше суетиться, создавать видимость кипучей деятельности, предшествующей великим событиям. А как мы можем создать суету? Только если поедем в тот дом в Озерках, но это бессмысленно, потому что там будут оглоеды Степанова. Кроме поездки в Озерки, мне пришла в голову только одна идея — поехать в библиотеку. Поэтому мы и едем в библиотеку, — заключила она, и мне оставалось лишь подчиниться ей, как обычно.
— Но зачем ехать куда-то, если ребята Степанова будут в Озерках? Они же будут заняты сегодня, и на нас у них не хватит времени.
— Кто его знает, этого Степанова, — неопределенно пробормотала Наташа, — может, у него еще кто есть для работы с нами, а он просто нам не сказал, чтобы мы опять не слиняли. Тогда ему будет известен каждый наш шаг, и его, конечно, удивит и насторожит тот факт, что накануне великого события мы безвылазно проторчали весь день дома. Лучше изобразить бурную деятельность. Словом, хватит болтать. Пора в путь, подруга.
Я оставила всякие попытки понять до конца происходящее, и мы пустились в путь. Наташа — бодрая, как щенок бультерьера, искрящаяся энергией, и я — томимая недобрыми предчувствиями. Мои предчувствия себя оправдали быстро, я бы сказала, очень быстро. Не успели мы спуститься в метро, как они начали себя оправдывать. Мы еще и до поезда не дошли, а Наташа встала, и ни с места. Проследив за ее взглядом, я ощутила неприятный холодок в спине. Вчерашний мой азарт основательно повыветрился за ночь, и сейчас я меньше всего жаждала встретиться нос к носу с Амелиным и его подругой. Но с судьбой не поспоришь. Именно они поджидали нас, мирно сидя на лавочке, а мимо них пробегали поезда и люди. То, что они ждали именно нас, я поняла сразу же по улыбкам, которые осветили их лица, когда они разглядели нас в толпе других пассажиров. Они улыбались вполне дружелюбно и немного заискивающе, а Амелин к тому же скорчил виноватое лицо и стал похож на провинившегося школьника, который надеется на то, что ему все опять сойдет с рук. Почему Амелин чувствовал себя виноватым, я понимала превосходно. У него была для этого куча причин. Еще бы — столько всего наворотить. Но то, что его подруга решила быть с нами любезной, не лезло ни в какие ворота. О чем мы с Наташей и сказали друг другу.
