Сжав висевшие на цепочке у нее на поясе ключи, чтобы они не звенели, она прошла по задней галерее и спустилась по железной лестнице. Внизу слева была маленькая скромная дверь, ведущая на нижний этаж дома, где располагались кладовые. Шкаф с материей, хоть и расположенный рядом со спальнями прислуги, все же стоял, по ее мнению, неудачно: там было влажно и сыро. Другая причина, по которой она откладывала свой осмотр, заключалась в том, что в глубине души она планировала перенести ткани наверх. Дальняя спальня в крыле, где спали они с Рафаэлем, уже несколько лет не использовалась, и туда время от времени складывали коробки, сундуки и ненужную мебель.
Коридор, ведущий от спален к кладовым, был похож на темный тоннель. Там было жутко даже днем, и Кэтрин думала, как же тогда здесь ночью, взяв себе на заметку установить по всей длине коридора держатели для свечей.
— Мадам! Мадам Кэтрин!
Тревожный голос Али заставил Кэтрин бегом вернуться обратно. Она вышла во двор, но он уже успел подняться по ступенькам наверх и теперь бежал по галерее.
— Али! — крикнула она. — Что такое?
Он остановился, как марионетка, которую дергают за ниточки. Его лицо было пепельного цвета, когда он наклонился через перила.
— Индия. Они бьют ее.
— Они? Кто?
— Мадам Тиби и мадемуазель Соланж, — ответил он, указывая в сторону деревьев за домом, где столпились люди. — Вы должны остановить их. Они убьют ее. Пожалуйста, мадам!
— Где месье Раф? — спросила она, следя за напряженной фигурой лакея, спускавшегося к ней по винтовой лестнице.
— Я не знаю, мадам. Нет времени на его поиски. Вы должны пойти.
Кэтрин пристально посмотрела на него, затем кивнула, быстро приняв решение.
— Хорошо. Пойдем.
К хижинам вела только протоптанная тропинка за домом, и, пока Кэтрин шла по ней, роса на высокой траве намочила подолы ее юбок. Под деревьями, куда не проникал солнечный свет, было прохладно, между ветками блестела паутина, словно влажные серебряные нити.
Издали хижины казались маленькой милой и аккуратной деревушкой. Вдоль них проходила одна прямая улица, которая вела к спрятанным в деревьях амбарам и конюшням, за которыми простирались пастбища и поля. Ближе к концу улицы располагалась кузня, столярня, бондарня, огромная узкая коптильня, обшитое досками здание, которое могло быть больницей или яслями, и сарай с одним крошечным окном, который, судя по всему, служил тюрьмой.
Двухкомнатные хижины, стоявшие вдоль улицы, были такой же конструкции, что и основной дом, с обмазанными трубами на крышах и длинными порогами. Ровно дюжина таких хижин, в каждой из которых жили по две семьи, стояли поперек улицы друг напротив друга. В дальнем конце за небольшой площадью было две хижины побольше, где обитали холостые мужчины и незамужние женщины. В центре площади находился колодец с двумя глубокими деревянными корытами. С одной стороны высились столбы для наказаний, которые можно было увидеть в любом городе, а с другой была доска с прикрепленными плетьми и кольцами.
Вдоль улицы шла грязная канава, в которой валялись свиньи и греблись цыплята. Вокруг кипарисовых бревен бегали тощие собаки. Здесь царила полная антисанитария. Помои и нечистоты выбрасывались из задних дверей домов прямо на темно-зеленую траву.
Над хижинами повисла неестественная тишина, такая же тяжелая, как и ядовитые испарения, вызванные палящим солнцем. Большинство мужчин уехали вместе с Рафаэлем, но где же были обычно снующие туда-сюда женщины, стирающие одежду в корытах, готовящие еду, подметающие пол, сплетничающие и кричащие на детей? Кстати, а где дети? Может, они сжались от страха за плотно закрытыми дверьми? Полнейшая пустота не предвещала ничего хорошего. Кэтрин почувствовала пробежавшую по телу тревожную дрожь.
Когда же они приблизились к общей хижине для мужчин и женщин слева в конце улицы, Кэтрин услышала возбужденный голос Соланж.
— Ударьте ее снова, мадам Ти. Ударьте ее снова.
Послышался резкий звук пощечины, за которой последовали еле слышные слова. Али пустился бежать. Он поднялся по неровным ступенькам и распахнул дверь, Кэтрин последовала за ним.
Внутри была огромная общая комната. В центре стоял стол с остатками завтрака и несколько самодельных стульев. Огонь в покрытом копотью камине в конце комнаты едва горел. У стен были выстроены грубые койки на вертикальных подпорах из шишковатых стволов небольших деревьев.
К одной из подпор была привязана молодая женщина; ее лицо было угрюмо, скрещенные руки связаны над головой. Сначала она напомнила Кэтрин одну из виденных ею квартеронок: у нее были такие же тонкие черты смуглого лица, и, даже растрепанная, она сохраняла немного высокомерную гордость. Кровь из ее разбитой губы стекала по подбородку. На высокой скуле был виден синевато-багровый синяк. Ее прямые волосы, собранные лентой за ушами, с одной стороны выбились. Грубая рубашка была порвана на шее, открывая рваную рану от острых ногтей. По ее прижатому к столбу телу было заметно, что она находится на ранних сроках беременности.
Когда они вошли, Соланж резко обернулась. В ее глазах промелькнуло чувство вины и страха, и этот страх удивительным образом сочетался с возбуждением на ее горящем лице. Но именно выражение лица мадам Тиби заставило Кэтрин остановиться там, где она стояла. Никогда еще ей не доводилось видеть такой дикой ненависти и злобы.
Мадам Тиби взглянула на Соланж. Девушка сделала шаг вперед.
— Что вам нужно? — требовательно спросила она.
— Мы пришли за Индией, — сказала Кэтрин, обращаясь прямо к мадам Тиби, и в ее ясных карих глазах читалась решительность. — Я пришла к выводу, что мне срочно нужна служанка. И никто другой не подойдет.
— Боюсь, ты будешь разочарована, — успокоившись, презрительно произнесла Соланж. — Эта девушка — дикарка, она не подходит для службы в доме. Она дерзкая и не слушает приказы.
— Правда? Значит, поэтому она наказана?
— Да… Да, конечно.
— И могу я узнать обстоятельства?
Соланж вопросительно посмотрела на мадам Тиби. Не получив ободрения, она снова повернулась к Кэтрин.
— Нет, не можешь, — упрямо сказала она. — Это тебя не касается.
— Думаю, ты ошибаешься, — возразила Кэтрин, и в ее спокойном голосе зазвучали железные нотки. — Как хозяйка Альгамбры, я имею право знать все о своих слугах. Эта девушка особенно ценна. Она носит ребенка лакея моего мужа. Естественно, месье Рафу ужасно не понравится, если с ней что-нибудь случится. Али, ты можешь развязать ее.
Кэтрин почувствовала на себе взгляд Индии. В его клокочущей глубине не было ни беспокойства, ни признательности, ни страха или досады — лишь испытываемая боль. В ней угадывалась какая-то твердость, словно она постоянно сдерживала эмоции.
— Нет! — крикнула Соланж, когда Али взял нож со стола и начал разрезать веревки. — По какому праву ты вмешиваешься? Может, ты здесь и хозяйка, но не судья в этом деле.
