Иначе точно сдохну здесь. Нажала, затаила дыхание, и несколько долгих секунд мое сердце просто не шевелилось, а внутренности свело от ужаса, что ничего не получится. Есть, твою-то мать, есть!!! Длинные гудки прозвучали сладкой музыкой, а когда еще и родной встревоженный голос гаркнул «Алло!», я чуть не разревелась, честное слово.
— Соня, где ты?! Время восемь вечера, ты где ходишь?! — орал Тим в трубку, а я чувствовала, как по щекам текут слезы. — Ты еще под землей, что ли?!
Так, взять себя за жабры и отвечать кратко и по существу.
— Тим, да, я под землей, — хриплым голосом ответила я наконец. — Подробности потом, выбраться сама не могу, сижу в старом коллекторе где-то под… — глянула в карту, прикинула, — под метро «Курская». — Тут силы окончательно оставили меня, сознание начало стремительно сжиматься в точку. — Тимон… найди меня, а, пожалуйста… — Я жалобно выдохнула в трубу, чувствуя, как ужасающая слабость пожирает тело со скоростью огня.
— Соня!!! Мать твою, Сонька, да что ж такое… — и связь резко оборвалась.
Боже, спасибо, я твоя должница. Теперь меня точно найдут. И всыплют по первое число… На сем сознание посчитало свой долг выполненным, и свет выключили. Надолго.
Дальше все воспринималось какими-то непонятными урывками и смазанными картинками: прихожу в себя, прикладываюсь к бутылке, смотрю на часы — два ночи. Холодно так, что зуб на зуб не попадает, я заползаю в пуховый спальник целиком, только сняв грязные сапоги и тихо радуясь, что у Вермишелева качественная снаряга оказалась, а не обычная синтепоновая. Снова проваливаюсь… Кажется, еще вибрировал сотовый в кармане, но выпутывать его оттуда не хватило сил, да и вообще, вибрировал ли? Может, показалось, не знаю. Еще пару раз приходила в себя от жажды и нездорового жара, высунула нос, тут же замерзла снова и, свернувшись калачиком, выключилась. Потом смутно, сквозь пелену, донесся чей-то знакомый голос, однако отвечать сил не было, как и глаза открыть. Просто лежала и уплывала, надеясь, что это не глюки и меня таки тут нашли.
Вроде кто-то нес на руках, вполголоса матерясь, но гарантировать не берусь. Снова провал в памяти, и более-менее ясно сознание решило вернуться, когда я ощутила, что лежу на мягком, укрыта теплым, под головой не камни, а подушка, телу жутко жарко, горло пересохло и очень в туалет хотелось. А еще четкое понимание, что не одна в комнате, несмотря на тишину. Память встряхнулась, и события последних часов выстроились в картинку. Так. Вот интересно, меня сейчас начнут убивать или подождут, пока выздоровею? Потому как состояние по-прежнему было паршивым и температура, судя по слабости и ломоте во всем теле, высокой. Может, еще немножко полежать и поприкидываться спящей?..
— Глаза открывай, трусиха, я знаю, что не спишь, — усталый, но бесконечно родной голос Вердена.
Натянув одеяло до самого носа и не обращая внимания, что взмокла как мышь, я осторожно приподняла веки. Ага, квартира Вермишелева, только белье чистое, судя по всему, свежекупленное. Тим сидит напротив на стуле и смотрит на меня чуть прищуренным взглядом. Морда серьезная, значит, песочить сейчас будет.
— Хрен куда одна пойдешь, — негромко продолжил он. — Хватит уже, по-моему, последнее время жизнь упорно пытается доказать, что нам не стоит далеко друг от друга отходить.
А я рассматривала его, и губы разъезжались в дурацкой счастливой улыбке. Как же рада видеть, просто слов нет. Ведь примчался в Москву, нашел, вытащил. Тихонько вздохнула, с трудом сглотнув. Эмоции вяло шевелились, не в силах как следует отреагировать на появление альбиноса из-за общей хреновости организма, и я только смотрела, смотрела, наслаждаясь тем, что он тут, рядом и можно даже дотронуться, прижаться…
— А я дневник Вермишелева нашла, — просипела, вяло пошевелившись.
— Господи, да забей ты на эти дела чертовы, а! — с раздражением отозвался Верден. — Еле языком шевелишь же, Сонь! Ну чего ты сунулась туда больная, вот скажи мне, чудовище?
Захотелось, чтобы он рядом сел, но сил говорить не было. Просто открылась и послала мысль — Тим встрепенулся, длинно вздохнул и пересел на диван, осторожно пригладив мои волосы. Влажные, кстати, а я и не помню, как он меня мыл.
— Мне плохо уже внизу стало, — несколько виновато ответила и подползла ближе, уткнувшись макушкой в его бедро. — Наверное, продуло где-то…
Рука Тима легла сверху, и я затихла, наслаждаясь его близостью. Даже странно, как быстро привыкла к Вердену, учитывая трехлетнее упрямство. Но ведь действительно хорошо с ним рядом, прав он был на все сто, когда пытался вдолбить мне очевидное. Думать дальше стало тяжело, мысли ворочались вяло и с трудом, а еще требовалось все-таки решить насущную проблему посещения сортира. Ой, дойду ли? Ладно, надо сделать усилие. Пошевелилась, попытавшись принять вертикальное положение, ужасающая слабость превратила мышцы в желе, но Тим поддержал, тут же с беспокойством спросив:
— Что такое, малыш?
— Это, того, — покосилась в сторону комнаты уединения, сильнее закутавшись в одеяло. — Туда надо…
Он молча взял меня на руки и донес, осторожно поставил рядом с дверью.
— Есть хочешь? — заботливо поинтересовался мой альбинос, заглянув мне в лицо.
— Не. — Я скривилась, при мысли о еде желудок подал сигнал бедствия, что на фиг ему такое счастье. — Пить хочу…
Тим кивнул и пошел на кухню, а я ввалилась в вожделенный сортир. Гм, процесс затянулся, пока выпутывалась из одеяла, дрожа как осиновый лист и хватаясь за стенки, потому что голова кружилась, но я справилась с этим сложным делом и даже самостоятельно доползла до дивана. Верден тут же сунул градусник, помог снова укутаться, потом принес чашку с горячим чаем с медом и устроился рядом. Я свернулась калачиком у него под боком, прихлебывая чай.
— Где там твой дневник? — со вздохом спросил Тим. — Полистаю, пока лечишься.
— А домой когда поедем? — поинтересовалась, мужественно допивая чай, хотя от сладкого и горячего питья снова стало неприятно жарко.
— Вот когда температура перестанет зашкаливать за тридцать восемь, тогда и поедем, — категорично заявил Верден. — Сейчас сам отдохну, дальше лечиться будем, у меня по биоэнергетике тоже не самые плохие результаты. Так, где дневник Вермишелева?
Я махнула в сторону рюкзака, Тим кивнул, достал книжку и вернулся.
— А что с алтарем у вас? — сонно спросила, косясь на исписанные листы, но читать было больно и подташнивать начинало, как только пыталась сфокусировать зрение.
Альбинос решительно пригнул мою голову к коленям, намекая, что не фиг насиловать организм, и я послушно прилегла, прикрыв глаза. На язык просились какие-то странные слова, видимо, болезнь повлияла на мозг, размягчив его, и хотелось говорить Вердену всякие нелепые нежности и ласковости… Не, не буду больше болеть, он и так знает, как к нему отношусь, и сюсюканье ни он, ни я органически не перевариваем. Буду молчать как партизан.
— Да фигня оказалась. — Тим вздохнул. — Не тот алтарь. Он в Копорье давно уже стоит и относится к славянским ритуальным предметам, даже скорее к скандинавским. Забрать его оттуда никак, он здоровый и тяжелый, а подземелья узкие, так что тут тоже тупик.
