— Вы ко мне по торговому делу? — спросил Писарев.
— Нет, не по торговому. Мы из контрразведки. — Стоявший ближе к Писареву резко шагнул вперед и, больно ухватив бывшего штабс-капитана пальцами за нос, втолкнул в квартиру. — У вас, похоже, гости? — произнес он неожиданно вежливым тоном и усмехнулся. — Дамы-с?
— Дамы-с, — подтвердил Писарев гнусавым из-за зажатого носа голосом.
— Ну, они нам не помешают, — проговорил контрразведчик, отпуская нос Писарева. — Пожалуйте на кухню,
Писарев покорно прошел на кухню — ссориться с контрразведчиками ему не хотелось, тем более что атаман, под чье спасительное крыло он мог нырнуть, находился далеко… У Писарева от мысли, что может произойти, мелко задрожал подбородок. Сохраняя остатки самообладания, он гостеприимным жестом указал господам из контрразведки на стулья, предложил, заранее зная, что те откажутся:
— Может быть, по бокалу шампанского?
Но господа из контрразведки вообще не обратили внимания на его предложение, они сели на стулья, не сняв котелков.
— Сегодня утром вы, Сергей Артамонович, отправили пакет атаману Семенову, — произнес старший утвердительным тоном. — В своем сообщении вы не очень одобрительно отозвались о братьях Меркуловых...
Писареву ничего не оставалось, как пробормотать вяло:
— Не помню.
— А я помню, — с напором произнес старший, улыбнулся зубасто, и Писарев понял: если этот человек захочет, то запросто перекусит его пополам. — Но... — Улыбка на лице контрразведчика сделалась еще более зубастой. — Я хочу на будущее уберечь вас от ошибок. Осознайте это, Сергей Артамонович, в скажите мне спасибо.
«Господи, — с запоздалым сожалением подумал Писарев, — они ведь перехватывают не только моих курьеров, но и курьеров атамана... Они все знают — все, о чем я писал Григорию Михайловичу. Надо срочно поехать в Порт-Артур и предупредить его...»
— Порт-Артур вам не поможет, — неожиданно произнес старший, — не надейтесь. А к нам... — он испытующе оглядел Писарева, — в контрразведку мне вас доставлять не хочется.
Холодных мурашиков, бегающих но хребту у Писарева, стало больше.
— Да уж... — пробормотал он и смолк. Внутри что-то сжалось, сердце стянулось в комок, и Писарев сам себе сделался противен. Он, набираясь сил, втянул в себя воздух и произнес фразу, которую от него ждали контрразведчики: — Хорошо, что я должен делать?
— Пожелание одно — не сомневаться в преданности Меркуловых атаману Семенову. В ваших донесениях не должно быть ни слова сомнения. Только поддержка и еще раз поддержка деятельности братьев Меркуловых, искренне считающих: единственный человек, имеющий исключительное право на власть в Приморье, — это Григорий Михайлович Семенов. Земля здешняя спит и видит его на владивостокском троне, и Меркуловы делают все, чтобы это произошло как можно скорее. Понятно, Сергей Артамонович?
— Да.
— Ну вот, видите, нам даже не пришлось ехать в контрразведку, — произнес непрошеный гость, поднимаясь со стула. — Только предупреждаю вас, господин Писарев: если хоть один раз заметим, что вы нарушаете вашу договоренность — обижаться будете на себя. Вам все ясно?
Бывший штабс-капитан почувствовал, как на горле его сомкнулись жесткие пальцы, проговорил подавленно, глухо, словно бы хотел загнать собственный голос в самого себя:
— Да.
С этой поры атаман Семенов получал от Писарева донесения, полные оптимизма и веры в то, что Григорий Михайлович скоро станет коронованным королем Приморья, братья же Меркуловы поддерживают его во всем, что еще немного, еще чуть-чуть — и американцы отсюда побегут.
Такие сообщения грели душу атамана, он готовился ступить на владивостокский причал полновластным владыкой. Он вызвал к себе Таскина, ногой придвинул к нему стул — садись, мол, в ногах правды нет. Сам атаман подошел к окну и из-за портьеры стал смотреть за тем, что происходит на улице. На улице ничего особенного не происходило. Двое китайцев били зеленщика-корейца, забредшего со своей тележкой, поставленной на тяжелые гремучие колеса, на их территорию; еще двое китайцев стояли в стороне, наблюдала за происходящим. Семенов не выдержал, недовольно поморщился:
— Во короеды! Отчаянной храбрости насекомые!
Таскин приподнялся на стуле, заглянул в окно.
— Четверо на одного — по китайским понятиям нормально, и шестеро на одного — нормально, а вот если семеро, то — перебор. Толкотни много, дерущиеся мешают друг другу.
Таскин так же, как и атаман, не любил китайцев.
— Из всех восточных народов самые боевые — японцы. Это — настоящие солдаты. Самураи.
Таскин насмешливо скривил уголок рта, соображая, возразить собеседнику или нет: у него было свое отношение к самураям. Он подумал немного и произнес:
— А ведь японцы-то — того... К самураям относятся по-разному.
Семенов немедленно набычился, свел брови в одну прямую линию:
— Это как так?
— В провинции Ицуми, например, есть городок Сакаи, где самураи вообще предпочитают не появляться. Там, в Сакаи, кстати, родилась знаменитая чайная церемония — тядо.
— Это когда чай пьют в час по чайной ложке? — Семенов насмешливо хмыкнул.
— Да, но в этой медлительности сокрыт глубокий жизненный смысл. Чайные домики сакайцы делали такие крохотные, что самураи могли вползать в них лишь на четвереньках, стукаясь лбом о землю.
— Все-то ты знаешь! Но сабля, Сергей, все равно в конце концов победила твои чайные хитрости.
— Это совсем не означает, что вся Япония стала поклонницей самураев.
— Главное, чтобы они к России относились хорошо. А без чайных мерлихлюндий мы обойдемся легко. Но я тебя вызвал не затем, чтобы выслушать истории о друзьях-самураях.
— Догадываюсь.
— Дело с Приморьем на мази. Готовься — в мае будем перемещаться во Владивосток. К той поре придется сделать кое-какие крупные вливания... Золотом, Сергей, золотом! Понял? — Семенов поднял указательный палец и взглянул в окно и с удивлением смог наблюдать завершение драки.
Ловко развернувшись в прыжке на сто восемьдесят градусов, кореец с лету ткнул китайца, который нападал на него, ногою в пах, отскочил на метр и нанес еще один удар ногой — все туда же, в «причинное» место. Затем снова развернулся и, качаясь в прыжках из одной стороны в другую, сделавшись по-кошачьи гибким, опасным, пошел на китайцев; одного, не мудрствуя лукаво, ткнул пальцем в глаз, китаец с оханьем, складываясь пополам, будто куль, ткнулся головой в землю, второй, увидев такое дело, поспешно развернулся и дал с площади деру.
Кореец тоже предпочел здесь не задерживаться, подхватил свою тележку и с грохотом помчался прочь...
Атаман удовлетворенно хмыкнул и отошел от окна.
— Давно бы так!
