— Но мы сбежали!
— Конечно сбежали, — я начинала терять терпение. — Иначе они могли бы извалять нас в той куче мусора с ног до головы!
— Батюшка говорил, что человек, вступивший в бой, не имеет права сдаваться, и лишь тогда он может считать свое поведение достойным, — заявил Мике. — Он полагал, что я должен был встретиться с обидчиками лицом к лицу и драться до последнего, если уж цель так важна для меня!
— Да простят меня боги, — пробормотала я, набив полный рот гороха, — но твой папаша смерти твоей желал, не иначе. Что бы ты смог сделать против троих или четверых? Они бы измолотили тебя еще сильнее, да и все.
— Но…
— Слушай меня, Мике Кориус! — важно объявила я, оборвав его речь властным жестом, которым обычно заставлял умолкнуть меня дядюшка. — Я научу тебя главной житейской премудрости. Если твои враги сильнее тебя, не вздумай бороться с ними благородно, сбегай при первой же возможности и береги свою шкуру. Коли представится возможность им навредить — пользуйся ею, особенно если это доставит тебе радость. Но самое главное — никогда не стой столбом. Из этого точно не будет толку.
— То, что ты говоришь, — оправдание любой подлости, — упрямо возразил Мике.
— А ты предпочитаешь считать, что правда всегда за тем, кто сильнее? — я сощурилась. — Слабый имеет право разве что сломать себе шею, честно колотясь лбом об стену? Поклянись мне, Мике, что тебе не захотелось засмеяться в тот момент, когда кочан разлетелся во все стороны!
Соврать мне Мике не смог и понуро кивнул головой, подтверждая, что испытал греховный позыв к злорадству.
— Вот и славно! — обрадовалась я. — Стало быть, я не зря это сделала.
— Так ты запустила в них капустой, чтобы меня порадовать? — недоверчиво уточнил Мике, но, не успев договорить, тут же помрачнел еще сильнее.
— Ну да, — согласилась я, — а еще я хотела, чтобы с твоего лица сошло это баранье виноватое выражение, потому что твое желание учиться не было преступным, что бы там ни болтал твой батюшка… Эй, отчего это тебя перекосило?
— Ты ведь сама называла меня занудой, — обреченно сказал Мике. — И презираешь тех, кто учен.
— Да нет же! — я остановилась и топнула ногой. — Просто… просто я тебя дразнила. На самом деле я считаю, что ученость — это хорошо, и очень сожалею, что не могу связать и пары слов, когда речь заходит о… о всяких сложных штуках.
— И ты бы хотела чему-то учиться? — с недоверием переспросил Кориус-младший.
Мне на ум тут же пришли слова демона, постоянно насмехавшегося надо мной за темноту, и я подумала, что господину Огасто уж точно не пристало держать при себе неграмотную девицу, которую будет стыдно показать прочим знатным соседям… До сих пор эта мысль была неясной и доставляла небольшое беспокойство, но теперь я нахмурилась, поняв, что меня и его светлость разделяют не одни лишь чары.
— Да, — задумчиво промолвила я. — Я бы хотела получить хорошее образование и научиться тем премудростям, что описаны в самых толстых книгах, чтобы меня не стыдились…
Выражение лица Мике странным образом переменилось, но я, углубившись в размышления о том, чему мне следует научиться, чтобы быть достойной спутницей жизни расколдованного господина Огасто, не придала этому значения.
— Вот и тот дом, куда меня посылали! — воскликнул Кориус-младший, указывая на богатое строение. — Подожди меня у ворот, я только отдам письмо!
— Честно сказать, у меня не так уж много времени… — я заюлила, не зная, как отделаться от юноши.
— Обернусь за пару минут.
— Но мне нужно вернуться на рынок! — произнесла зловещим тоном.
— Я пойду с тобой! — храбро заявил Мике, и я тут же пожалела о том, что взялась вправлять ему мозги.
— Но я… я… Я собираюсь к менялам-старьевщикам, скупающим всякую ерунду, — а там куда опаснее, чем в рядах, где торгуют зеленью и свеклой! — выпалила я, уже не представляя, как отпугнуть своего настырного спутника. — Там, где ищут ссуду под залог последнего добра, всегда вертится всякая шваль!
— Тем более я не брошу тебя! Филиберт видел, как мы уходим вместе. Как мне потом оправдаться, если с тобой что-то случится?
«А как мне оправдаться, если что-то плохое случится с тобой?!» — мысленно возопила я, однако времени и впрямь у нас было маловато, так что пришлось махнуть рукой в знак вынужденного согласия.
Долго ждать Кориуса-младшего не пришлось — я как раз успела дожевать последние горошины и отряхнуть подол платья. Беззвучно ругая себя, шла рядом с ним по улице, которая, по заверениям Мике, должна была вывести нас к одному из входов на рынок, и все больше убеждалась, что затея моя начата под несчастливой звездой. Заслышав торговый гомон, я остановилась у дерева и принялась наматывать на голову цветастый платок, который должен был скрыть мои волосы — самую явную примету. Встретить компанию, с которой у нас случилась стычка, опасаться не приходилось — наверняка они отправились в ближайший трактир, чтобы промочить пересохшее после беготни горло, а вот старьевщики и менялы отличались хорошей памятью. Нередко им приносили краденые вещи, и риск этот требовал весьма сознательного отношения к своему делу.
После того как платок занял свое место, я плюнула на палец и, извозив его в пыли, старательно замазала брови — они тоже были рыжими, точно лисий хвост, и выдавали мою редкую масть. Поразмыслив еще немного, я несколько раз мазнула грязной ладонью по лицу, решив, что чумазую девицу скупщику припомнить будет куда сложнее. Платье после беготни по рынку выглядело достаточно измятым и грязным, чтобы удачно дополнить мой новый образ.
Мике, глядя на меня с выражением, которое мне не нравилось все больше, повторил мои действия, а затем обмотался моим старым плащом так, что стал напоминать сородича тех самых гадалок, от которых мы недавно отбивались. Вид у него был решительным, и я страдальчески вздохнула, вновь зарекшись творить какое-либо добро сверх того, что было обращено на всеблагую цель — спасение господина Огасто от колдуньи.
Старьевщиков найти оказалось несложно — торговцы сразу признавали в нас обычную клиентуру менял и безо всяких сомнений указывали дорогу. Она вела конечно же к самой вонючей и мрачной части рынка, где не так давно случился большой пожар — обычный спутник темных дел. Лавки тут опирались на горелые столбы и ютились среди закопченных развалин. Дядюшка Абсалом всегда заклинал меня не соваться в столь недобрые места, но я знала, что сам он не раз имел дело с менялами весьма гнусного пошиба.
Прижимая к себе сумку, я осторожно ступала по извилистой дорожке, петлявшей от одного низкого грязного навеса к другому. За каждым из кривых прилавков виднелась гнусная рожа, и чем глубже в царство скупщиков хлама мы заходили, тем более разбойничьими мне казались эти физиономии.
Испуганный вид Мике, плетущегося позади, придал мне решимости, и я наконец-то шагнула к одному из торговых мест, показавшемуся мне чуть более респектабельным: вместо крыши из гнилых досок и пучков соломы его покрывал пестрый ковер, а здешний хозяин щеголял хитрым восточным головным убором, напомнившим мне сдобный рогалик.
