– Что это означает? – спросил Жоан у жены, показав ей письмо, которое она написала тем утром.
Они находились в спальне, и Анна, собиравшаяся отойти ко сну, побледнела. Она увидела грозно сдвинутые брови супруга, его потемневшие от гнева глаза. Она знала, что это неизбежно произойдет, но надеялась, что, когда Жоан узнает о подлоге, у него уже не останется времени, чтобы прийти на зов дона Микелетто. Она решила с достоинством выйти из положения и, гордо выпрямившись, выдержала взгляд супруга.
– Мой бунт, – ответила Анна.
– Ваш бунт?
– Да, мой бунт против того, чтобы эта банда убийц, возглавляемых Цезарем Борджиа и Микелем Корельей, располагала вами по своей прихоти. И против того, что вы им беспрекословно подчиняетесь. Сначала это был Хуан Борджиа, потом этот монах Савонарола, а сейчас неизвестно кого еще вам придется убить. Нет, Жоан, ваше место здесь, с вашей семьей…
– Вы знаете, что в Ватикане меня считают предателем? – перебил он ее.
– Предателем? Конечно, вы ведь не можете сказать «нет», так? Вы лишь простая пешка в их игре. Где же эта ваша свобода, о которой вы столько говорите?
– Я решил идти именно потому, что свободен.
– Нет, вы идете потому, что вам не дают выбора. – Анну переполнял гнев, смешанный со страхом, но она стояла на своем. – Вас считают предателем. И это – смертный приговор для подобных людей. Не правда ли? Не это ли худшая из угроз? А что они сделают потом? Изнасилуют меня, убьют наших детей, сожгут наш дом?..
– Послушайте, Анна. – Лицо Жоана все больше мрачнело, несмотря на то что тон его, в отличие от тона супруги, был спокойным. – Если я иду, то потому, что я свободный человек. Приехать в Рим было моим решением, так же как и решение открыть книжную лавку под покровительством Микеля Корельи и каталонцев, а за это надо платить. Они – со мной, и я должен быть с ними.
– Да, но, когда вы открыли лавку, вас не поставили в известность о цене, которую вам надлежало за это…
– Именно так, – снова перебил ее Жоан. – Да, я вынужден признаться, что, будучи слишком наивным, подумал, что это бесплатно. – Жоан помолчал. – Но в этой жизни ничего бесплатного нет, – глухо произнес он.
– Микель Корелья обманул вас.
– Нет, он не делал этого. Просто я очень мало знал об окружающем меня мире и о жизни вообще. Любой другой человек с большим жизненным опытом сразу бы понял это. А теперь посмотрите, каково положение дел. Уже давно мы понимаем, где находимся, с кем и какова цена за все это. Но мы приняли решение остаться в Риме.
– Я не принимала этого решения.
– Конечно, принимали. Поэтому вы здесь и со мной. Потому что вы, так же как и я, свободный человек.
– Нет, это неправда. Ни я, ни вы не свободны.
– Вы ошибаетесь, Анна, – сказал Жоан, повысив голос. Одновременно он поднял над головой поддельное письмо и схватил жену за руку. – Я свободен.
Она закрыла лицо руками, думая, что он ударит ее. Она видела слепую ярость в помутневшем взгляде мужа. Но он продолжал держать письмо в вытянутой руке, не предпринимая никаких действий.
– Вы мне делаете больно! – воскликнула Анна: его рука крепко сжимала ее локоть.
– А вы мне! – ответил Жоан, еще больше повышая голос. – Никогда! Слышите? Никогда больше не смейте ограничивать мою свободу выбора!
Он вынул из сундука несколько одеял и, хлопнув дверью, вышел из комнаты. Анна знала, что он пошел спать в мастерскую. Никогда раньше Жоан так не поступал. Маленький Томас, которому было всего четыре года и который все еще спал вместе с ними в комнате, молча наблюдал за ссорой, но после этого заплакал. Анна взяла малыша на руки, чтобы успокоить, хотя сама еле сдерживалась, чтобы не зарыдать.
– Нет, не надо себя обманывать, – пробормотала она в ярости. – Вы не свободны. Совсем наоборот.
Утром Жоан даже не заговорил с супругой. Он дал указания Паоло относительно ведения дел в книжной лавке, а служанкам велел собрать вещи в дорогу: на рассвете следующего дня он отправлялся в путь вместе со своим зятем Педро. Анна наблюдала за тем, как Жоан, нахмурившись, давал распоряжения относительно ведения дел в лавке на время своего длительного отсутствия, и чувствовала усиливающуюся боль в груди. Похоже, Жоан снова собирался спать в мастерской и уехать, не попрощавшись с ней. А ведь это вполне мог быть последний раз, когда они виделись друг с другом.
– Извините меня, Жоан, – сказала она, когда муж поднялся в спальню, чтобы подготовить оружие. – Я понимаю, что поступила неправильно.
Он на мгновение задержал на ней взгляд, ничего не сказал и продолжил сборы. Анна поняла, что муж до сих пор сердится на нее и ярость, охватившая его, не дает ему успокоиться и простить ее.
– Я прошу вас, давайте проведем эту ночь вместе, – как можно мягче произнесла Анна. – Не уезжайте с такой обидой на меня, пожалуйста.
Они вместе легли в постель, но Жоан не захотел даже обнять ее, когда она прижалась к нему, и на рассвете 24 декабря он ушел вместе с Педро, гонцом и еще несколькими людьми, практически не попрощавшись с ней.
Провожая его взглядом, она подумала, что это Рождество будет самым грустным в ее жизни.
77
Жоан почувствовал невыносимую боль, оставив Анну. Ему очень хотелось быть с ней более ласковым, любить ее той ночью, может быть, в последний раз, и проститься нежно. Но он не смог перебороть себя. Жоан чувствовал себя глубоко разочарованным: хотя он прекрасно знал мнение своей супруги относительно Цезаря, дона Микелетто и каталонцев, тем не менее никогда даже и подумать не мог, что она способна на такой поступок. Он не понимал, как Анна, которой он до этого момента безраздельно доверял, осмелилась подделать его почерк. Жоан все еще был полон ярости, но по мере того, как он отдалялся от лавки, от Рима, жуткая тоска стала заполнять место в его груди, которое освобождалось от гнева.
Они должны были преодолевать около пятидесяти миль в день – по льду, под снегом, под дождем, двигаясь по сложным тропам, чтобы перейти через Апеннины. Это было очень тяжело, но их проводник прекрасно знал дорогу, включая перевалы и постоялые дворы, где можно было поменять лошадей. Уже шесть дней они были в пути и во время остановок расспрашивали проводника о сложившейся ситуации.
– Цезарь и небольшое войско, практически полностью состоящее из испанцев, должно дойти до городка Сенигаллия, который откроет нам ворота, – объяснял он. – Но алкайд, начальник крепости, заявил, что не сдаст ее никому, кроме самого Цезаря лично. Там нас ожидают со своими войсками Паоло и Франческо Орсини, Вито Вителли и Оливер да Ферно. Все вместе мы войдем в город, и Цезарь примет капитуляцию крепости.
– Разве эти кондотьеры не входили в ряды бунтовщиков?
– Да, но они пришли к соглашению, и Цезарь их простил. Во время этой встречи будет подписан мир.
– Если все идет так хорошо, почему Микель Корелья почти с отчаянием просит нас о помощи? – спросил Жоан у своего зятя, когда Висент не слышал их.
