– Ну так давайте будем проводить ревизию книжных лавок. – Жоану требовалось располагать хоть самой минимальной свободой, чтобы иметь возможность забрать ключи, которые он заказал Никколо.
– В книжных лавках почти не осталось книг, написанных кем-либо. А оставшиеся – это религиозные книги, в основном литургии часов. В книжных лавках продают перья, прочие предметы для письма и сброшюрованные чистые листы. С этим проблем не возникает.
– Независимо от всего этого, мы все равно должны выходить из монастыря. Нет ничего хорошего в подобной закрытости.
– Я поговорю об этом с приором, – сказал брат Сильвестро, сопроводив свои слова неопределенным жестом.
В ответ на это Савонарола заявил, что следует продолжать молиться в монастыре в соответствии с монашескими обычаями. Жоан знал, что время работало против него, и через несколько дней решил рискнуть, покинув монастырь без разрешения. У него просто не было другого выхода. Единственное, о чем он не догадывался, так это то, что в нелегальном борделе вместе с ключами его поджидали плохие новости.
– Вы должны расправиться с братом Сильвестро Маруффи.
Жоан смотрел на Никколо с удивлением, смешанным с ужасом.
– Минутку. Ведь речь о том, чтобы убить кого-либо из монахов, никогда не шла. Я не наемный убийца.
– Указания Цезаря Борджиа претерпели изменения. Если мы отберем у них книгу, а монах умрет, вся значимость Савонаролы в области предсказаний улетучится. Он провалится в пучину полной дискредитации и упадет, как спелый фрукт. И если у нас не получится украсть книгу, появится еще больше оснований убить брата Сильвестро, ведь именно он является толкователем этих пророчеств.
– Они падут так или иначе, – ответил Жоан. – Давление, оказываемое Папой, подрывает их власть. И я не собираюсь убивать брата Сильвестро. Это добрый человек, искренне верующий, который пытается жить в соответствии с учением Спасителя, хотя и неверно интерпретирует его, низводя до нелепых крайностей.
– Он фанатик, и такие, как он, наносят огромный вред Флоренции.
– Он достойный человек, следующий заповедям Господним в гораздо большей степени, чем Папа и все его кардиналы, вместе взятые.
– Вы слишком долго прожили рядом с ними. – Никколо улыбался своей ироничной улыбкой. – Все это не имеет ничего общего с определением, кто лучше и кто хуже как человек. Эти безумные фанатики контролируют Флоренцию и являются причиной неприятностей для Папы. Наша миссия заключается в том, чтобы покончить с ними, и здесь нет места милосердию. Слишком много имеется достоверных исторических примеров того, как получивший прощение противник, которому была дарована милость – жизнь, потом лишил жизни своего спасителя, благодаря которому остался в живых. В битве за власть милосердие – непростительная ошибка, ибо за нее потом приходится очень дорого расплачиваться. Подчинитесь и убейте брата Сильвестро – у вас нет другого выхода. Это непосредственный приказ Цезаря Борджиа.
– Все это слишком серьезно. Этот пункт не входил в наш договор, и я не собираюсь исполнять его.
– Что ж, вы обязаны. Ваша собственная жизнь зависит от этого. Микель Корелья предполагал, что вы не согласитесь, и переслал этот приказ, написанный рукой Цезаря Борджиа и скрепленный его печатью, – сказал Никколо, протягивая ему пергамент.
«Казните монаха, – прочитал Жоан. – Вы прекрасно знаете, как это сделать, у вас уже есть подобный опыт».
Жоан вздрогнул. Что имел в виду Цезарь? Смерть своего собственного брата? Под этими двумя предложениями стояла, без всякого сомнения, истинная подпись папского знаменосца. И также не оставалось ни малейшего сомнения в том, что Цезарь считал Жоана наемным убийцей. Книготорговец уставился на своего друга, не в состоянии промолвить ни слова: он чувствовал себя кошмарно, ибо осознавал свое бессилие.
– Сделайте это, – настаивал Никколо. – В противном случае каталонцы никогда вам этого не простят. Речь идет не только о вашей жизни, но и о жизни всей вашей семьи.
С ключами в руках Жоан поспешно вернулся в монастырь. Он понимал, что у него нет выбора и что время, которым он располагал, заканчивается. Эта миссия, так не нравившаяся ему с самого начала, сейчас открывалась в своей истинной, весьма неприятной сути. Его буквально разрывали противоречивые мысли. Когда он добрался до стен монастыря, то обнаружил, что там его ожидал брат Джованни. Молодой монах буквально оглушил Жоана своими словами, как будто облил водой из кувшина.
– Вы покинули монастырь, не получив на то разрешения, – бросил монах ему в лицо, не стесняясь присутствия привратника и караульных солдат. – И куда же вы ходили?
– Я бродил по городу, – ответил Жоан. – Я уже больше не в состоянии выдерживать это затворничество, поэтому решил подышать свежим воздухом, который, без сомнения, требовался как моему телу, так и моей душе. Все это больше походит на тюрьму, чем на монастырь.
– Отсюда никто не имеет права выйти без разрешения верховных отцов.
– Если я согрешил, не имея об этом ни малейшего представления, то отвечу перед ними, но не перед вами. – И, сделав несколько шагов в сторону Джованни, он жестом показал ему, чтобы тот подвинулся, освободив дорогу.
Но монах остановил его, положив руку ему на грудь. Жоан, возвращавшийся в расстроенных чувствах и полный ярости после кошмарного приказа, полученного им, чуть не сорвался и не заломил руку молодому человеку, не обращая внимания на то, что тот был крупнее его. Однако Жоан смог овладеть собой, ибо понимал, что его дело – всячески демонстрировать смирение, а он чуть не испортил все.
– Что такое, брат? – спросил он, изо всех сил стараясь изображать покорность.
– Я сейчас обыщу вас. Снимите сутану.
Жоан понимал, что, если у него найдут ключи, он пропал.
– Может быть, лучше сделать это не на виду у всех? Здесь много народу.
– Все мы люди. Делайте то, что вам говорят.
Жоан повиновался и, сняв сутану, остался обнаженным. На нем была лишь его власяница.
– Снимите власяницу.
Так он и сделал: сняв власяницу, держал ее в руке. Брат Джованни обозрел его обнаженное тело.
– Можете одеться. Проходите, и да благословит вас Господь, брат Рамон.
Жоан подчинился и, облегченно вздохнув, поспешил подняться в свою келью. Оказавшись там, он снял власяницу и, прислонившись к двери, чтобы избежать визита непрошеных гостей, стал распарывать нити, которые поддерживали ключи под козьей шкурой. Он предусмотрительно попросил спрятать их таким образом, и ему безумно повезло, что брат Джованни не обследовал власяницу.
Время, отпущенное ему, заканчивалось, и на следующий день, в час, когда отцы-настоятели собирались в капитулярном зале, Жоан предпринял новую попытку. Сначала он постарался обнаружить местонахождение брата Джованни в крытой галерее или в церкви, чтобы избежать его неожиданного появления. Жоан не нашел его и решил проникнуть в келью приора, несмотря на высочайшую степень риска, которой подвергался. Он поднялся в свою келью, взял три ключа и, удостоверившись в том, что в коридорах никого нет, прошел в конец своего – туда, где находилась дверь в келью Савонаролы. Он попытался открыть ее первым ключом, вставив его в замочную скважину и попытавшись провернуть ключ. Безуспешно. От волнения Жоан вспотел, в ушах раздавались удары собственного сердца. Если его сейчас увидят с ключами, то все, он пропал. Он попробовал открыть дверь вторым ключом – и также безуспешно. Когда он вставил третий ключ, то услышал щелчок – и дверь открылась. Жоан на мгновение задержал дыхание и быстро вошел, тут же закрыв дверь. Он находился внутри помещения, напоминавшего по форме латинскую букву L, из которого открывался вход в келью обычных размеров, где была спальня приора. Это помещение было единственным, где имелись окна, выходившие как на улицу, так и во внутренний дворик. Здесь не было великолепной настенной живописи, которая украшала прочие кельи, но сразу бросалось в глаза огромное полихромированное распятие. На стене висела целая коллекция всевозможных власяниц различных форм и размеров. Помимо власяниц, сделанных из козьей шерсти, как и та, что Жоан носил на поясе, там были власяницы из металлической сетки с шипами. С любопытством, не лишенным определенной степени нездорового интереса и одновременно ужаса, книготорговец попробовал догадаться, для каких частей тела были предназначены эти орудия пытки. Кроме власяниц, крепившихся на поясе, он различил власяницы для рук и ног, а также те, что по своему размеру подходили для спины, и, наконец, такие, которые Жоан, потрясенный увиденным, отнес к предназначенным для гениталий.
