Лиз выпрямилась в кресле.
— Что заставляет тебя так думать?
— Все кончилось тем, что Наша стала бояться меня, как боялась тебя. Она не хотела стать заложницей отношений, даже очень тесных. Но так вот порвать их она не осмеливалась. С какого-то момента я подметила: что-то назревает. У нее не хватало смелости выложить все начистоту. Катастрофа предоставила Наша случай сбежать, раствориться в природе. А сейчас она, должно быть, строит свою жизнь заново. Обучает игре на гитаре в провинциальном музыкальном училище или занимается еще чем-нибудь в этом роде.
Лиз сжала кулаки. Ладони ее вспотели.
— У тебя нет никаких доказательств. Только предположения.
Гудрун приложила руку к груди.
— Я не чувствую ее мертвой… Она всегда здесь, во мне.
— Опять начинаешь играть комедию, — вздохнула Лиз. Гудрун вызывающе рассмеялась, рывком встала и пошла из комнаты, цокая каблуками по паркету.
— Как знать? — бросила она, переступая через порог.
Наспех и молча поужинали. Уставшие родители Лиз не произнесли ни слова. Присутствие двух самозванок явно раздражало Магду, и она весьма нелюбезно показала им еще две комнаты, прежде чем подняться в спальню вместе с супругом. Лиз предчувствовала бессонную ночь. Она вытянулась на постели, уставившись в потолок комнаты, безвкусно обставленной небольшим количеством мебели. Ее бывшая девичья уже не существовала. Провалившаяся кровля сделала ее непригодной для жизни. Бюро, шкаф, библиотека со всем их содержимым куда-то исчезли. Сохранилась лишь комната Наша. В этом фамильном музее были собраны сокровища исчезнувшей девушки, начиная от школьных тетрадок до залатанных штанишек. Лиз остерегалась входить туда, поскольку Магда ревниво оберегала все «экспонаты», проверяя, как они расставлены, с точностью до нескольких миллиметров.
Наверное, часа в два ночи в коридоре послышалось поскрипывание паркета. Кто-то шел, стараясь производить как можно меньше шума. Лиз затаила дыхание.
«Гудрун… — подумала она. —Лишь бы она не вздумала украсть машину и вернуться в Алзенберг, оставив меня здесь».
Боясь стать жертвой дурной шутки, Лиз встала и вышла в коридор. Вскоре она увидела, как загорелся свет в бывшей комнате Наша. Гудрун, в майке и трусиках, со странной тщательностью обследовала все, прикасаясь к каждому предмету, словно к реликвии. Что она искала?
Испугавшись сомнамбулического выражения, изменившего черты Гудрун, Лиз отступила с неприятным ощущением. Ей показалось, что она вмешивается в какой-то тайный обряд.
ГАЛЛЮЦИНАТОРНЫЙ ПСИХОЗ
Эстер Крауц протирала маленькой розовой тряпочкой свои большие очки в черепаховой оправе.
— Случай этой… Гудрун относится к классическим, — вздохнула она. — Думаю, она была очень влюблена в вашу сестру. Чтобы пережить травму от ее исчезновения, Гудрун играет в Наша. Вам понятно?
— Нет, — призналась Лиз.
— Этот процесс имеет точки соприкосновения с магическим мышлением детства, — пояснила психолог, пытаясь скрыть нетерпение. — Он может проявляться эмбрионально, например, когда сын упорно отказывается носить любимый свитер своего скончавшегося отца. Это извращенный способ заставить труп двигаться, вдохнуть в него новую жизнь. Все это, разумеется, символично. Даже обезьяны поступают подобным образом. Когда одна из них умирает, другие поднимают ее и несут на плечах, желая показать ей, что жизнь якобы продолжается, но в новых условиях.
— Я говорю с вами о Гудрун, а вы — о каких-то шимпанзе, — проворчала Лиз.
— Лиз, — отчеканила Эстер, — я знаю, что у вас в голове. Гудрун — это не Наша. Если она знакома с вашим родовым домом, то лишь потому, что ваша сестра описала его ей до мельчайших подробностей. Ваши родители и вы сами стали жертвами иллюзии, особо часто встречавшейся после Второй мировой войны. Почти повсеместно отцы и матери признавали в случайном прохожем павшего сына. Это было самовнушение. Гудрун нуждается в помощи. Ее поведение явно патологическое. Чтобы избавиться от мыслей о смерти Наша, она становится самой Наша. Здесь мы сталкиваемся с раздвоением личности. Вас тревожит то, что Гудрун — хорошая комедиантка, но таковы многие психопаты. Случилось мне лечить одну пациентку, которая в совершенстве имитировала мой голос. Она звонила моей семье, представляясь мной. Однажды позвонила моему мужу и предупредила его, что собирается развестись. Как пациентка сказала мне позже, она сделала это, «чтобы оказать мне услугу».
— Ладно, — сдалась Лиз, — Гудрун — это не Наша.
— Ну и чудненько, — одобрила Эстер Крауц. — Однако она продолжит играть с вами: ведь если ей удастся вас убедить в том, что она и есть Наша, Наша оживет. В этом цель ее действий.
— Она делает это сознательно?
— Временами, без сомнения. Психопаты отличаются ясностью ума с эпизодичными помрачениями. Иначе говоря, они не считаются вполне сумасшедшими, улавливаете?.. Знайте, в течение одного дня вы поочередно говорите с Гудрун, с Наша и с парой Гудрун-Наша… Советую не вмешиваться в эти сложные отношения, вы недостаточно вооружены для этого. Есть риск, что она и вы образуете чету, основанную на взаимном паразитизме.
— Но разве это определение не подходит к понятию самой четы? — насмешливо спросила Лиз, вставая.
Беседа с психологом взволновала Лиз, а ей как никогда нужна была уверенность. В трамвае она приняла решение, которое до сего времени изгоняла из поля своего сознания.
Вернувшись домой, Лиз убедилась, что Гудрун ушла. Молодая маргиналка частенько отлучалась и никогда не давала никаких объяснений. Проверив все комнаты, Лиз вошла в комнату Гудрун. За короткое время та превратила уютное жилье в свалку. Менее чем за тридцать секунд Лиз нашла то, что искала: стакан с отпечатками пальцев, чудом державшийся на стопке компакт-дисков. Она положила его в пластиковый пакет для быстрого замораживания и спустилась на первый этаж. Лиз знала в лаборатории полиции некоего Дитера Вайгмана, с которым проходила стажировку в Баден-Бадене годом раньше. От нечего делать они спали вместе несколько раз.
Волнуясь, Лиз набрала его номер. В течение десяти бесконечных минут ей пришлось выслушивать вздор собеседника. Он сохранил неувядаемую память об их отношениях и страстно желал увидеть ее вновь, он…
— Можешь ли оказать мне услугу? — спросила Лиз, воспользовавшись паузой. — У меня есть несколько отпечатков, я хотела бы знать, принадлежат ли они одной преступнице, некой Гудрун Штрауб, стоящей на учете за проституцию и сбыт наркотиков. Это возможно?
Дитер заставил упрашивать себя. Лиз пригласила его пообедать (заодно принесет ему стакан) и постаралась быть полюбезнее. Увы, в отличие от Гудрун она не имела способностей для таких упражнений.
Желание узнать правду поощряло ее. Два часа спустя Лиз передала стакан Дитеру Вайгману. Во время обеда ей пришлось терпеть его шустрые руки под столом. Но она старалась улыбаться. Он оказался пошлее, чем Лиз помнила его. И она удивлялась, что спала с таким дураком. А вообще-то Дитер точно соответствовал новому облику молодого энергичного полицейского, сменившего прижившийся образ полицейского-хулигана в изношенной черной кожаной куртке, стоптанных кроссовках и с трехдневной бородкой. Дитер, одетый в черный костюм, брился наголо, а ногти его были тщательно обработаны.
