Министры королевы продолжали подталкивать Елизавету к браку, поскольку вопрос о наследнике оставался открытым. Они полагали, что королева еще может рожать, если в ближайшее время выйдет замуж. Ей исполнилось уже сорок пять. Поздновато, конечно, но, с другой стороны, Елизавета была в отличной форме. Она всегда была умеренна и в еде, и в питье, постоянно занималась физическими упражнениями и даже в таком возрасте танцевала столько, что лишь немногие из нас могли потягаться с ней. Она ездила верхом, совершала пешие прогулки и была полна сил — и духовных, и физических. Потому министры полагали, что Елизавета еще может подарить Англии наследника.
Однако обсуждать эту тему с королевой нужно было очень деликатно, ведь Елизавета могла разгневаться при упоминании, что уже не молода. Поэтому за спиной королевы велась активная деятельность, и ее фрейлинам пришлось отвечать на ряд вопросов весьма интимного свойства.
Начались переговоры с Францией. Герцог Анжуйский стал королем Франции Генрихом Третьим, а его младший брат герцог Аленсонский (который тоже когда-то был в числе претендентов на руку Елизаветы) унаследовал титул старшего брата и стал герцогом Анжуйским. Он все еще оставался холост, и его мать, Екатерина Медичи, безусловно, понимала, насколько выгоден брак ее младшего сына и Елизаветы для него самого и для Франции.
Когда он сватался к королеве в прошлый раз, Елизавете было тридцать девять, а ему семнадцать, но подобная разница в возрасте ее отнюдь не смущала. Неужели это произойдет сейчас, когда герцог повзрослел (до нас доходили слухи о его беспутном образе жизни), а у нее самой появились основания для спешки.
Разговоры о браке неизменно волновали Елизавету. Меня просто поражало, что королева, на руку которой претендовали самые могущественные и влиятельные принцы Европы и у которой была возможность выйти за самого красивого мужчину Англии, могла с таким энтузиазмом обсуждать перспективы своего брака с человеком сомнительной репутации и совершенно невзрачным. Но Елизавета, словно ветреная девчонка, обожала всю эту возню с претендентами на ее руку. Она и вела себя при этом, как глупая девчонка, недостойная короны. Она напропалую кокетничала и требовала, чтобы ей делали все более нелепые комплименты относительно ее внешности. Она обсуждала платья, рюши и ленты так серьезно, будто они были делами государственной важности. Тем не менее Елизавета — и это признавали все — была хитрым дипломатом и мудрым правителем.
Я пыталась понять причины такого поведения. В душе я знала, что королева собирается замуж за герцога Анжуйского не более, чем за любого из всех предыдущих претендентов. Единственным человеком, возможность брака с которым она допускала, был Роберт Дадли. Брак пугал и притягивал ее. Возможно, она представляла себя связанной брачными узами с мужчиной, скорее всего с Робертом, но это оставалось всего лишь фантазией, на воплощение которой она так и не решилась. В каком-то дальнем уголке ее души затаился страх перед замужеством. Возможно, причина кроется в ее матери, потребовавшей замужества и расплатившейся за это собственной жизнью, гадала я. Она напоминала мне ребенка, который боится темноты, но просит рассказывать ему страшные истории, а затем, восхищенно слушает их, замерев от ужаса.
Я должна была срочно увидеться с Робертом и сказать ему, что я беременна. Если он действительно собирался жениться на мне, то самое время доказать это. Я не смогу оставаться при дворе, когда моя беременность станет заметна. И первой, разумеется, заметит королева. Она в последнее время присматривалась ко мне особенно пристально.
Впрочем, переговоры о браке с французом отвлекали ее внимание от окружающих ее людей. Те, кто хорошо знал королеву, были уверены, что она вовсе не собирается замуж за герцога, однако народ все больше возмущался предстоящим браком. Те, кто мог позволить себе говорить откровенно, заявляли, что королеве пора перестать себя обманывать. Ведь замужество не только было совершенно бессмысленным, оно еще и отдавало власть ненавистным французам.
Однако, разумеется, Елизавета была совершенно непредсказуема и никто не мог поручиться, что уверен в ее истинных намерениях. Все склонялись к мнению, что если уж королева решилась наконец выйти замуж, то и ей, и стране будет лучше, если ее мужем станет англичанин, к тому же тот, которого она давно любит. Все знали, о ком идет речь, и все знали, что эта любовь проверена годами. А поскольку он и так самый могущественный человек в Англии — после королевы, разумеется, — то невелика разница, если он сядет на трон вместе с Елизаветой.
Эстли, один из придворных, зашел так далеко, что напомнил королеве о том, что граф Лестер не женат. Нетрудно себе представить, как это встревожило меня, но ответ королевы привел меня в восторг. Королева страшно разозлилась. Она была твердо намерена сполна насладиться процессом ухаживания и расценила слова Эстли как попытку лишить ее заслуженного удовольствия.
Она кричала на него так, что было слышно не только в Присутственной зале, но и далеко за ее пределами.
— Было бы недостойно моей королевской особы предпочесть слугу, которого я сама возвысила, самым знатным принцам христианского мира.
Какой удар для Роберта! Это заявление уязвило его до глубины души. Мне хотелось быть рядом, когда ему передавали слова королевы. Теперь он поймет, что шансов на корону у него нет.
Я передала ему записку, в которой сообщала, что нам необходимо встретиться и что у меня для него срочные новости.
Он приехал в Дарем-хаус. Поскольку королева была озабочена продолжающимися брачными переговорами, у Роберта было больше свободного времени, чем обычно.
Он страстно обнял меня, и я поняла, что его чувства не ослабели.
— Роберт, — сказала я, — я жду от тебя ребенка и с этим надо что-то решать.
Он кивнул, и я продолжала:
— Скоро это станет заметно, и у нас возникнут проблемы. Я испросила у королевы позволения покинуть двор, сославшись на плохое самочувствие и на то, что я давно не видела детей. Если мы собираемся пожениться, то сейчас самое время. Королева ясно дала понять, что не выйдет за тебя, поэтому если ты женишься, она вряд ли будет возражать.
— Ты права, — признал он. — Я все устрою. Поезжай в Кенилворт. Мы поженимся там. Больше откладывать нельзя.
Я поняла, что Роберт и в самом деле настроен решительно. Он был взбешен тем, как взбудоражили королеву ухаживания французского поклонника, и, разумеется, ему передали слова королевы. Он не собирался становиться посмешищем всего двора, увиваясь вокруг королевы, занятой приготовлениями к встрече с герцогом, который мог преуспеть там, где Роберт потерпел неудачу.
Все складывалось в мою пользу. Я победила. Я отлично знала королеву и прекрасно понимала, что она не собирается выходить замуж за герцога и затеяла все это, чтобы позлить Роберта и показать всем, как страстно он хочет жениться на ней.
«Да не на тебе, а на короне, кузина», — мысленно отвечала я Елизавете, и как бы мне хотелось сказать ей это в глаза! С каким злорадством я бы сказала ей: «Вот видишь, кого Роберт любит по-настоящему. Ради меня он рискнул даже милостью королевы».
