Она выглядела очень эффектно, у нее были длинные темные вьющиеся волосы и обаятельная улыбка. Одета она была в элегантную узкую черную юбку и желтую кофточку с черно-желтой брошью. На плече висел рюкзак, обе руки были свободны, и свои слова она сопровождала серией жестов.
Это было неожиданно.
Ведь я думала, что они не используют язык жестов в этой школе. Я полагала, что они не одобряют это и будут удерживать нас от этого. На уроках чтения по губам, которые я посещала три раза в неделю, мне все время повторяли, что, если я хочу жить в реальном мире, я не должна использовать язык жестов.
Но эта женщина выглядела как учитель. Может быть, это проверка. Или какой-то подвох? Было очень сложно на что-то решиться.
А может быть, она сама глухая? Правила вежливости требовали, чтобы я ответила на языке жестов, но я решила еще и говорить вслух, чтобы показать, что я на это способна.
Она спросила меня, кого я ищу.
Я ответила, используя оба способа общения, что никого, и поблагодарила. Я жду моих родителей, которые сейчас подойдут, а затем мы пойдем на собеседование. Она ответила, что это хорошо и мы увидимся позже, потому что она будет принимать во всем этом участие.
Она оглядела большой холл и, кажется, вздохнула.
— Вам, наверное, нравится здесь, — сказала я.
— Да, очень, — ответила женщина, но при этом она была какая-то грустная, словно ей предстояло покидать это место. Когда вы глухи, вы так стараетесь понять, что вам говорят, что улавливаете множество нюансов.
Мои мама с папой так нервничали, что с трудом отвечали на поставленные вопросы при заполнении обычной анкеты. Мне хотелось закричать, что это я должна сдавать тест, это у меня проблемы в общении. Если бы они увидели мою маму в супермаркете, на кассе, они бы заметили, что она быстрая, словно фокусник. А мой папа пользуется таким доверием в компании, что у него есть ключи от всех дверей, и если кому-то нужно попасть в закрытое помещение, обращаются к нему. Но родители не выглядели заслуживающими доверия людьми: казалось, они не могут вспомнить, владеют они нашим домом или снимают его, и, похоже, не знают, кто такие Фергал и Кормак.
Позже к нам присоединилась женщина с черными вьющимися волосами, сказала, что ее зовут Каролина и что она проведет некоторое время со мной. Она собирается задать мне несколько вопросов.
Вообще-то сначала я подумала, что это какая-то шутка. Меня спрашивали о вещах, которые знает пятилетний ребенок, — о цветах светофора, о том, кто премьер-министр Ирландии, кто премьер-министр Великобритании, а кто президент Соединенных Штатов, а также над каким животным одержал победу святой Георгий. Потом были более сложные вопросы: например, где в человеческом теле располагаются кутикула и сетчатка. А затем было несколько задачек про скорость поезда и длину платформы.
Они попросили рассказать им о Россморе и я объяснила, что в городе сейчас ужасный ажиотаж вокруг объездной дороги, которую собираются проложить прямо через Боярышниковый лес. Я сказала, что мне очень нравится эта идея, ведь сейчас так сложно переходить дорогу, когда по ней несутся громадные грузовики, и вообще нужно стремиться к прогрессу, а не оглядываться в прошлое. Кажется, их это заинтересовало, но было сложно понять это наверняка.
Каролина спросила, не хочу ли я задать им какой-либо вопрос. Я спросила по поводу языка жестов — какова их позиция по этому поводу, и она ответила, что многим глухим нравится общаться с помощью жестов, поскольку это не так тяжело. Так что в школе Святого Мартина это не запрещается, язык жестов считается вспомогательным. Это меня устраивало.
Затем она сказала, что у нее сложный вопрос: если маляр собирается нанести номера домов в жилом массиве, от одного до ста, сколько раз ему придется нарисовать цифру девять. Я смотрела на нее, ожидая окончание вопроса. Но она молчала.
Я продолжала смотреть на нее.
— Это все. Здесь нет подвоха, — сказала она. Но тут, конечно, был подвох. Каждый знает ответ на этот вопрос. Но ведь не могут же они решать, взять вас в эту замечательную школу или нет, на основании ответа на подобный вопрос.
Она попросила меня написать ответ на листе бумаги, что я и сделала. Посмотрев на листок, она кивнула, затем сложила его и обратилась ко всем присутствующим.
— Что думаете вы? — спросила она директора.
Директор сказал, что девять. Заместитель директора сказал, что десять. Мама сказала — одиннадцать. Папа сказал, что однозначно одиннадцать, так как в цифре девяносто девять две девятки.
Каролина улыбнулась им и спросила:
— А знаете, как ответила Мэлани?
Все посмотрели на меня, и я почувствовала, что краснею.
— Простите, — сказала я. — Я думала, надо считать каждый раз, когда он нарисует цифру девять.
— Так и есть, — ответила Каролина. — И ты ответила совершенно правильно, единственная из всех в этой комнате.
Все стали считать на пальцах: девять, девятнадцать, двадцать девять…
Каролина остановила их.
— Ответ Мэлани — двадцать раз, все прочие забыли про девяносто один, девяносто два, девяносто три и так далее. Отлично, Мэлани.
Мама и папа радостно улыбались мне и поднимали большой палец в знак одобрения. Директор и его заместитель смеялись, и, кажется, им было немного за себя стыдно.
Затем мы приступили к заданию по узнаванию объектов.
Они были изображены на карточках, и, по правде говоря, поначалу это было очень просто: кролики, здания, подсолнухи, автобусы и разные другие предметы. Затем мы перешли к более сложным заданиям. Мне не хотелось быть слишком самонадеянной, но это было вовсе не трудно. Это были такие объекты, как грузовик, миксер, скрипка, саксофон.
Но затем последовало одно задание, которое совершенно сбило меня с толку.
Оно было в форме треугольника. Я немного повертела карточку, чтобы лучше рассмотреть ее. Нет, я по-прежнему не могла сказать, что бы это могло быть, рисунок был очень простой, слишком простой, не было никаких подсказок.
— Боюсь, у меня нет никаких идей, — сказала я с сожалением.
Каролина выглядела разочарованной. Это было заметно по ее глазам.
— Подумай еще, — сказала она.
Но чем дольше я смотрела на изображение, тем большую растерянность я чувствовала. Кто знает, что бы это могло быть? Я бросила взгляд на моих родителей и, к своему изумлению, увидела, что они крепко держат друг друга за руки. Папины глаза были закрыты, а у мамы был тот слегка раздраженный взгляд, какой иногда бывает у нее на кассе, когда покупатели ведут себя глупо или долго копаются в поисках кошелька. Я догадалась, что они знают, что это такое. Я не могла в это поверить, как они могут знать? Нужно быть ясновидящим, чтобы понять, что это такое.
— Не надо спешить, — сказала Каролина. У нее были большие глаза, и они внушали мне, что я знаю, что это такое. Остальные были поражены, что я не знаю, я ясно видела это.
