– Думаешь, мы сходим с ума? – серьезно спросил Левий.
– Не знаю, но судя по тому, что рассказал Лаялс Кинсли, и тому, что я прочел в дневнике Рема, по-моему, ваш друг священник – прямое этому доказательство.
– Считаешь его безумцем?
– Считаю, что он просто очень сильно хотел поверить и находил свою веру там, где на самом деле ее не было. Все свое детство я провел в этом доме, и знаете, что я понял? Злу нет до нас дела, пока мы сами не начинаем искать его. Порой мне кажется, что если построить свою жизнь так, чтобы каждый день был наполнен чем-то полезным, а в голове не оставалось места для пустоты и меланхолии, то зло, будь то настоящее или выдуманное, никогда не поселится там.
– Но мы не можем, – неожиданно серьезно сказала Кэнди, и новый приступ кашля согнул ее пополам.
* * *
Рой спал. Дождь шелестел по крыше. Рассвет был хмурым. Глаза Кристин – открыты. Под одеялом грудь и нагота. Немного боли в голове от выпитого, но мысли трезвы…
Кристин оделась. Рой открыл глаза.
– Уже уходишь?
– Да.
– К нему?
Молчанье…
«Эксплорер» давит грязь. Дорога. Дом мадам Леон. Маккейн…
* * *
Дверь открыл Брэдли.
– Он здесь? – спросила с порога Кристин.
– Да.
– У себя?
Брэдли указал на закрытые двери в картинную галерею.
– Дня два уже там.
– Я хотела…
– Я знаю, – Брэдли взял ее под руку. – Пойдем, я дам тебе его одежду.
– Он что, там голый?
– Спускался голым, а в залах нет одежды… Ты же знаешь…
Они поднялись наверх в комнату Маккейна. Брэдли открыл шкаф.
– Возьми, что нужно.
– А что он любит?
– Возьми, что любишь ты.
Кристин выбрала светлые джинсы, рубашку и черную футболку – то, во что был одет Маккейн, когда она увидела его впервые.
– Брэдли, – тихо позвал женский голос из темноты.
– Ты что-то сказал? – спросила Кристин.
– Нет, – Брэдли подошел к окну. – Спускайся вниз. Ты знаешь, где его найти.
– Мне дверь закрыть?
– Как хочешь…
Звук шагов… И тишина. Лишь тучи черные метаются по небу, да ветер бьется в окна, объявив войну теплу за ними… И снова голос:
– Брэдли?
– Я здесь, Ламия.
– Ты скучал по мне?
– Не больше, чем по тем, кого не знаю.
– Ах, Брэдли! – тень вздрогнула. – Прошу, не мучай же меня.
– Исчезни с глаз долой.
– Я отпустила Смита.
– Что с того, его не знал я.
– Он человеком был… Его спасла я и нашла любовь в глазах той девушки, что за него меня просила.
– Я не прошу.
– Но жизнь моя принадлежит тебе.
– Мне не нужна она.
– Но может быть, другим придется кстати?
– Ты не спаситель.
– Верно. Я служу тебе. Меня твой прадед создал, и служила я его гордыне, но ты другой. Понять пыталась долго я, что хочешь ты…
– Внизу есть женщина… Рак легких. Сможешь ты ее спасти?
– Смогу.
– Еще одна… Безумная…
– Ты жизни хочешь им иль смерти мне?
– Все понемногу.
– Вы люди странные…
– Так ты спасешь их?
– Да, но стоить это будет жизни мне.
– Тогда не жди.
– Не пожалеешь?
– Нет.
– Так больно понимать это.
– Ты просто демон.
– Да, – тень распадается. – А ты такой же, как и Брендс.
– Я не тщеславен.
– Нет. Твое тщеславие другое просто.
* * *
Кристин открыла двери.
– Ты? – спросил Маккейн.
– Не рад?
– Я видел мать свою, она сказала, что придешь ты.
– Я принесла одежду.
– Все так просто…
– Возьми.
– Дай руку.
– Я хочу сказать…
– Молчи! – целует в губы.
– Дай мне уйти.
– Ты хочешь?
– Нет.
Дрожат картины. Стекает краска с них, рисуя новый мир. Себила в нем средь персиков и буйства жизни.
– Я первой Евой стать могла бы, – говорит. – Но предпочла свою свободу, став гонимой.
Она обнажена. В глазах порок. Эдемский сад поет многоголосьем птичьим. Адам и Ева. Между ними спор. Он говорит: она служить должна ему. Она: с тобой равны мы. И улетает, к соглашенью не придя. Вослед ей ангелы летят и в Красном море вернуть пытаются. «Я не вернусь». «Тогда на Ад обречена отныне ты, страдать и сеять горе»…
Маккейн дрожит.
– Кристин, ты видишь?
– Нет.
Горят костры. Поют шумеры, воспевая демонов своих: Лилу, Ардат Лилит… Одна из них Себила… О ней традиции евреев: что она мужчиной овладеть помимо его воли может, родить детей ему. И потому Талмуд «Шабат» советует не ночевать одним им в доме… Адам и Ева в отлученье многих лет родили духов, дивов и лилит – здесь и Себила. А иудейский быт обрек Лилит вредительницей стать деторожденья. Как Ламашту. Считалось, что она у новорожденных кровь пьет, а Иова, назвал ее Саба – царица Змаргада… Но «Берешит рабба» сказал, что в прах она обращена была еще до сотворенья Евы. «Зогар» же уверяет: Самаэлева жена она и матерь демонов…
– Кристин, ты понимаешь?
– Нет.
– Легенды…
– Лишь то, что хочешь видеть ты.
– Возможно да.
– Давай уйдем.
– В тот мир?
– Здесь лишь картины.
– А как же моя мать?
– Она мертва. Но, если хочешь, я покажу тебе ее могилу.
– Правда?
– Да.
* * *
Когда двери в картинный зал открылись, Лаялс увидел за ними красную пустыню, невысокий холм и пять крестов под кроваво-красным небом. На одном из них висел Рем. На другом – Билли Брендс. На третьем Дэнни Маккейн.
– Твой крест ждет тебя, Лаялс, – сказал черный ворон.
И в этот момент адвокат увидел будущее. Пять крестов. Пять проклятых жизней. И на последних двух крестах висели он и Джейкоб Мак-кейн. И это был Ад. Их Ад, который они создали для себя сами.
