– Меня Тимур толкнул! – крикнул Митрофан плаксиво.
– Чего врешь! – крикнул Тимур, ухмыляясь.
До Тимура мне было не достать, зато борт Митрофана оказался близко. Я ухватил его рукой, и Митрофан тут же заверещал – наверное, вспомнил прошлый раз. Мне стало смешно, и я взял пластмассовое ведерко, которое полагается каждому «оптимисту» для вычерпывания воды из кокпита, набрал воды за бортом и выплеснул Митрофану в лицо.
Шевцов оглушительно свистнул в тренерский свисток, висевший на груди Репы. Репа вздрогнул, проснулся и заморгал – он был похож на взъерошенную сову. Тимур хохотал, в изнеможении складываясь пополам. Тоха невозмутимо огибала буек-канистру, как будто ничего не произошло. Она выше наших глупостей.
Салфетки для тренера
– Чего вы боитесь? – спросил Репа.
Тоха, Тимур, Митрофан и я сидели за столом на веранде кафе, а по другую сторону стола сидел Репа. Подошла повариха тетя Тама, поставила на стол пять чашек чая, сахарницу и блюдце с нарезанным кружочками лимоном.
– Я кофе пью, – сказал Тимур.
Тетя Тама глянула на него сверху вниз и молча удалилась. Тимур вздохнул и пододвинул к себе чай.
– Десять дней до чемпионата, – начал Репа, размешивая сахар.
Я усилием воли заставил себя положить в свою чашку две ложки сахара, а не три.
– Двенадцать, – сказал Тимур.
– А? – не понял Репа.
– Двенадцать. Дней. До. Чемпионата, – громко и раздельно произнес Тимур, как будто тренер был глухой.
Репа отпил чай, поставил чашку.
– Гоняетесь вы так себе, – сказал он. – Чего вы боитесь, говорите.
И он посмотрел на нас.
– Тимур, чего ты боишься?
– Я?
Репа встал, прошел к барной стойке и вернулся с пачкой салфеток и ручкой. Перед каждым из нас он положил по паре салфеток, а ручку протянул Тимуру.
– Ты первый. Напишите, кто чего боится. До гонок, во время гонок, после гонок. И вообще. Подписываться не надо. Анонимно. Можете разойтись по углам, чтобы никто не подглядывал.
Я такие штуки знаю – мать раз в месяц водит меня к психологу. Нарисуй себя в виде зверя, выбери свои любимые цвета, напиши десять слов, которые характеризуют твое ми-ро-о-щу-ще-ни-е.
– Пиши, немой, – прошипел Тимур, тыча ручку мне в нос.
И, прикрывая написанное рукой, он скомкал свою салфетку и щелчком послал через стол Репе.
Метод Репы
– Мы ветер будем смотреть? – проорал Митрофан, стараясь перекричать шум мотора.
Мы все четверо сидели в рибе вместе с Репой, риб отходил от берега. Репа на вопрос не ответил, он просто смотрел мимо нас вперед, выводя риб из гавани. Тимур что-то сказал, скривив губы, но из-за мотора не было слышно. Позади остался наш загаженный чайками пирс – и вот оно, синее водохранилище, раскинувшееся во все стороны под высоким небом. Мы шли все дальше и дальше, гавань осталась позади, и Репа заглушил мотор. Тишина, только вода плещет о резиновые борта риба, у берега вскрикивают чайки. Репа резко наклонился, схватил Тимура за ноги, дернул их вверх и, опрокинув Тимура, выкинул его за борт. Не успели мы опомниться, он сделал то же самое с Митрофаном. Я, не в силах сбросить с себя оцепенение, даже не пошевелился, когда Репа ухватил за щиколотки меня. Оп! Как это просто, оказывается, секунда – и ты в воде. Плюх. Рядом со мной шлепнулся в воду спасательный круг. Я поднял глаза и увидел Репу и Тоху в рибе. Репа смотрел на нас совершенно спокойно, как будто ничего особенного не произошло, а Тоха переводила взгляд с него на нас и обратно с таким выражением, словно мы все ее страшно разочаровываем своим поведением.
– Буду ждать вас у входа. – Репа завел мотор и пошел по направлению к яхт-клубу.
– Придурок! – крикнул ему вслед Тимур, но Репа даже не обернулся. Возможно, он просто ничего не слышал из-за мотора.
Мы поплыли – а что еще было делать. Спасжилетов на нас не было – Репа нам не сказал их надеть, когда мы садились в риб, а сами мы сделали вид, что забыли, потому что эти плесневелые громоздкие спасжилеты мы ненавидели. Но теперь я пожалел, что на мне нет жилета. Тимур плыл впереди, за ним я, а за мной, вцепившись в спасательный круг, Митрофан. Мы видели, как риб дошел до входа в гавань и там остановился. Мотор затих. Опять тишина. Тишина, наше пыхтение и плеск воды.
– У меня с ногой что-то, – проговорил Митрофан, тяжело дыша и останавливаясь.
Мы с Тимуром продолжали плыть вперед.
– Подождите! – испуганно позвал Митрофан.
Тимур развернулся в воде и со злостью выкрикнул:
– У тебя круг, что ты воешь?
Митрофан качался на воде – оранжевый круг, вцепившиеся в него белые пальцы и два серых вытаращенных глаза. Тимур снова развернулся и погреб к яхт-клубу. Митрофан не двинулся с места, он был напуган до чертиков. Я подплыл к нему, ухватился одной рукой за его круг и потащил за собой как на буксире. Мы ползли с черепашьей скоростью, риб оставался далеко. Тимур уплыл вперед. Он двигался резко, рывками, и я понял, что он так долго не протянет.
– Урод! – проорал Тимур рибу, захлебнулся и зашелся в кашле.
Он продолжал грести, кашляя, но движения его становились все судорожнее. Наконец он остановился и попробовал лечь на воду звездочкой. Сперва его тело ушло вниз, но на второй раз у него получилось, и он лег, уставив лицо вверх и раскинув руки и ноги, и лежал так, пока мы с Митрофаном не доплыли до него. Мы остановились и подождали, пока он решится, – он сначала делал вид, что ему все равно, но потом все-таки сдался и ухватился за оранжевый круг. И мы все трое медленно погребли дальше, собравшись вокруг этого круга, как мальки вокруг брошенного в воду бублика.
Не знаю, сколько времени прошло, пока мы наконец добрались до риба. Нам оставалось еще метров пять, мы совсем выдохлись и пыхтели – три издыхающих кита. Тоха, сняв кеды и джинсы, прыгнула с лодки в воду и поплыла к нам. Она вклинилась между мной и Митрофаном, уперлась в круг руками, а ногами заработала как мотором, поднимая брызги, и стала толкать нас вперед. Репа невозмутимо ждал и, когда мы достигли борта, по очереди вытащил нас из воды. Митрофан так и держал круг до последнего и даже в рибе не выпустил его из рук. Мы сбились в кучу, мокрые и дрожащие, и Репа, заведя мотор, повел риб в гавань. Я услышал, как Митрофан что-то бормочет, оглядываясь на синюю воду, остающуюся позади. Я наклонился к нему поближе и разобрал:
– Я утонуть мог. Я умереть мог.
Сам не знаю почему, я рассмеялся. Все, что с нами только что случилось, и наш дикий вид, и эти слова – все это было так нелепо. Митрофан стукнул меня по коленке слабым кулаком и тоже улыбнулся, хотя лицо у него хотело плакать. Я посмотрел на Тимура – он сидел непривычно тихий и растерянный, не насмехающийся и не ругающийся. Рядом с ним сидела Тоха в мокрой футболке, обхватив руками колени, и глядела в сторону, чтобы не видеть никого из нас. Тимур скосил глаза и посмотрел на нее, на ее колени, руки и плечи, и мне стало не по себе – своим взглядом он как будто превратил ее из Тохи-похожей-на-мальчишку, к которой мы все привыкли, в девушку. В красивую девушку, о которой мы ничего не знаем.
