Нам очень понравилась эта история. И мы потом Кащея Бессмертного тоже добрым сделали. И Бабу-Ягу. Кащей у нас стал заведовать музеем с древними сокровищами. А Баба-Яга лекции читала в мединституте. У неё все очень хорошо учились. Потому что по старой привычке Яга грозилась двоечников съедать. Вообще, злых в добрых оказалось очень просто превращать. Главное, найти человеку дело по душе.
– Надо этому бедному Михайлу Иванычу сказать, чтобы он ничего в школе не боялся, – предложила Света. – Что здесь все добрые.
– Я думаю, вы на славу сегодня потрудились, – сказала Милена. – Хотя дальше азбуку читать нам ещё и рано было. Не знаю, правильно ли мы её расшифровали в этом месте или нет…
– Конечно, правильно! Вон как хорошо получилось, – закричали мы. – Жизнь – есть добро!
– Пойдёмте посмотрим, как там у нас дела в тайной комнате, – предложила учительница, и мы обрадовались.
Мы посмотрели. И даже понюхали. Наше дерево цвело. Всё-всё! Разными цветами! Запах был такой густой, что можно было рассмотреть, как он плывёт от дерева во все стороны. Как подплывает к нашим зверушкам, и те робко водят носом и потом открывают глаза.
Мы стояли на цыпочках, как Нора, и боялись пошевелиться, спугнуть запах и наших животных. Только Света и Гриша едва слышно попробовали запах на вкус.
С одной стороны нам светило Солнце. С другой – звёзды с Луной. Никто никого не обижал. Потому что вся жизнь – это добро.
Глава семнадцатая. Семёрка, или Когда всё слишком хорошо
– Вы заметили, наша комната растёт? – спросила Милена.
А ведь правда, мы уже не толпились рядышком. Кто хотел – сидел у реки. Кто не хотел у реки, вскарабкался на гору.
– Это потому, что Земля живая. Она растёт, и всё с ней растёт, – предположил Юра. Он сидел на дереве и качал ногами.
– «Земля» – это буква З, – сказала учительница. – Она идёт следом за буквой Ж. А раньше было две З.
Милена подошла к берегу Реки и начертила на песке новую букву. Оказалось, что одну З зовут «Дзело» или «Зело», она писалась вот так: S. «Зело» сразу обозначает много всего: и «очень», и «крепкий», и «сильный», и «великий», и «обильный», и «усердный». Это она обозначала шестёрку, если над ней ставили титло. А другая З называлась «Земля» и писалась вот так: Z. Это была семёрка. Вообще-то «Зело» и «Земля» друг на друга похожи. Наверное, их так путали, что совсем запутали, и получилось что-то среднее: «З» – совсем как цифра три пишется. А семёрка немножко похожа на Z, только нижняя чёрточка у неё на поясе, чтобы семь уголков получилось. Без зело мы дальше азбуку не расшифруем. Потому что получиться должно:
Ж – живите, трудитесь,
З – зело – усердно,
З – земля, земляне.
Азбука говорит, что мы должны на Земле не просто расти, есть и спать, а стараться жить, трудиться.
– Ну и зачем мне эта нада? – как обычно, пробормотал на это Вадик.
– Надоел уже со своим «зачем мне да зачем мне»! – проворчал в ответ Никитка. – Не хочешь – не трудись. Иди вот, ложись под дерево и лежи.
Вадик пошёл и послушно лёг в сторонке.
– Семёрка тоже волшебная? – спросила Тоня.
Учительница попросила нас вспомнить, чего мы знаем, чтобы этого было семь. Оказалось, целый воз: семь цветов радуги, семь дней недели, семь нот, семь основных запахов и даже семь богатырей, семь Симеонов, семь гномов, семеро козлят… А у человека в голове семь отверстий! Образованный человек, чтобы творить, должен был освоить семь наук: грамматику, риторику, диалектику, арифметику, геометрию, музыку, астрономию.
– Есть ещё такое слово: семья! – вспомнила Мириам.
– Это вообще какое-то самое волшебное число, – шёпотом сказала Таня. – В нём, получается, всё на свете…
– Да, – кивнула Милена. – Небес, знаете, сколько на свете? Тоже семь.
Мы запрокинули головы и посмотрели, как красиво расслоены небеса.
– В «Энциклопедии для малышей» написано, – сказал с дерева Юра, – нижнее небо – это тропосфера, там, где воздух получает от земли тепло и поворачивает вверх.
– Это где оно, – спросил Коля, – первое небо?
– Протяни руку, – предложила учительница. Мы протянули и потрогали первое небо, то, что вокруг нас. Первое небо было домом для нас, для кудрявых облаков, для ветров.
– Дальше! – попросили мы Юру. – Вернее, выше!
– Воздух поднимается вверх, остывает, остывает, и там, где прекращает остывать, начинается второе небо – тропопауза.
– Это сильно высоко? – спросила Тоня.
– Да нет, самолёты туда залетают. Километров 10 или 16 вверх.
– Па-адумаешь! – пожал плечами Вадик. Всё же он не просто так лежал, словно камень, а немного трудился: слушал, что мы говорим.
– А дальше? – спросил Рафат.
– Дальше начинается стратосфера. Там воздух опять понемногу нагревается. Это километров 40 вверх.
– Это четвёртое небо – самое необычное во Вселенной, – добавила Милена. – В нём есть озон. На других планетах озона нет. Озон как фильтр: задерживает часть солнечных лучей, а на Землю пропускает столько, сколько для нас неопасно. Если бы не озон, то жизни на Земле не получилось бы. Юр, а пятое небо как называется?
– Пятое небо – мезосфера. Воздух опять остывает, – ответил Юра.
Мы видели, что на пятом небе тоже плавали облака. Но тонюсенькие и серебристые.
– На шестом небе, в термосфере, он нагревается.
– Это легко запомнить, – обрадовалась Настя. – У меня есть дома термос.
Серебристые облака растаяли, и на нашем небе зажглось полярное сияние. Мы немножко пошипели на Настю, чтобы он помолчала про своего знакомого, который однажды надел такую специальную одежду, как термос, в ней человек не остывал и не нагревался, и решил он переночевать в холодильнике… Очень хотелось полюбоваться на небесные картины в тишине.
– А на седьмом небе, выше тысячи километров, в экзосфере, воздуха совсем не остаётся, он улетает в космос, – выждав паузу, закончил Юра.
Теперь вверху у нас была одна темнота, в которой терялась верхушка нашего дерева. И звёздочки нисколько не рассеивали её. Мы притихли так притихли. А потом Даня немножко заплакала. Я подумала, что, наверное, от восторга. Но оказалось, она боялась, что небо возьмёт и свалится. Седьмое на шестое, шестое на пятое, пятое на четвёртое, четвёртое на третье, третье на второе, а потом все вместе нам на голову.
– Не, – крикнул Юра с дерева, – они крепко держатся! За дерево. Я проверил.
Но Даня ещё пару раз шмыгнула носом. Теперь уже потому, что «раз семёрка – самое лучшее число, то, наверное, дальше мы уже ничего учить не будем?»
