— Прячем, хлопцы, — пробормотал старший, включая фонарь. — Место подходящее, чужие здесь не ходят, только свои, гы-гы…
Несколько минут они возились, всовывая рюкзаки в трещину. Груз был опасный, требовал бережного отношения. Опускали за лямки, стараясь избегать трения о камни. Вроде не должно долбануть, уверяли, что штука надежная, сама не взрывается (тем более без запалов и сигнала «свыше»), но от греха, как говорится, подальше. Участники операции собирались прожить долгую и насыщенную жизнь, посвященную борьбе с оккупантами. Гадить всеми силами, до последней капли крови! ЛЭП — это семечки, скоро начнут поезда под откос пускать, самолеты сбивать! Пять минут ушло на заполнение трещины опасным веществом, после чего рыскали по округе, рвали траву и затыкали щель, чтобы выглядело естественно. Затем уселись передохнуть, утирая промокшие лбы. Закурили, стали озираться. В округе стояла мертвая тишина. Даже ветер сделал паузу. Дорога, проходящая в стороне, была пустынна в оба конца.
— Шо, Петро, уморился? — ухмыльнулся Алексей. Тот до сих пор не мог восстановить дыхание. — Не достало еще жить в интересное и непростое время?
— Так жить нельзя, да? — подмигнул подобревший старший — Савеленко Аркадий Васильевич, ранее служивший в украинской «Альфе», вышедший на пенсию по выслуге лет и числящийся сторожем в одной из управляющих компаний Симферополя. — Но ведь живем, значит, можно?
— Все в порядке, Васильич, — отдуваясь, проговорил Петро Прохоров — студент Крымского гуманитарного университета, член тайной студенческой группировки «Таврия» (пока ничем не знаменитой, кроме фанатизма ее немногочисленных членов). — Я еще подкачаюсь, не волнуйся… — и надрывно закашлялся.
— Герой, — глумливо заулыбался Алексей Парудий, имеющий к российской власти собственный список претензий. — Главное, не сдохни, Петро, пока качаться будешь.
— И в ФСБ поменьше рот раскрывай, когда заметут, — посоветовал Савеленко. — А то, что вас заметут, Петро, это даже не обсуждается. Хреновые вы конспираторы, ни ума, ни фантазии, достали уже со своими листовками в почтовых ящиках… Ладно, не на митинге, — сделал он предостерегающий жест, когда Петро собрался возмутиться. — Знаем, что ты хлопец толковый, не выдашь, оттого и взяли тебя…
Вытащив из холщовой сумки, пристегнутой к поясу, спутниковый телефон, он включил питание. Затрещал эфир.
— Густав, это Гефест… — забубнил Савеленко в трубку. — Густав, Густав, ответьте Гефесту…
— Слушаю тебя, Гефест, — прорезался сквозь помехи деловой голос. — Докладывайте обстановку. Задание выполнили?
— Так точно, Густав. Закладка в квадрате 14 произведена. Ориентир на дороге — одиноко торчащая скала в окружении камней. Направление — строго на дорогу, второй ориентир — раздвоенная глыба на косогоре. Груз — в двух метрах левее, трещина в обрыве. Мы заткнули ее травой, сейчас подчистим после себя…
— Я понял вас, Гефест, — отозвался собеседник в далекой украинской столице. — Прошу повторить.
Савеленко повторил — неизбежная процедура.
— Отлично, Гефест, — ровным голосом сообщили на том конце. — Уходите и забудьте, что делали. Ваша работа на этом окончена. Счастливого возвращения на дно.
Довольно ухмыляясь, Савеленко спрятал телефон.
— Все, хлопцы, по коням, возвращаемся домой. Руки в ноги, и на базу. Начальство довольно. Слава Украине, как говорится.
Обратно шли порожняком — бежали, пригнувшись, прыгая по кочкам. Фыркал двигатель «УАЗа», выезжающего из-за скалы. Шестьдесят верст — не крюк, еще и поспать удастся. Важное дело сделали, не остались в стороне от борьбы с «вселенским злом». А то, что после подрыва ЛЭП сами останутся без света, — так это только разукрасит мученический ореол…
В то же время в двадцати километрах к западу от Судака бурлило море. Волнение началось с наступлением темноты, а к часу ночи только усилилось. Это был живописный, хотя и не очень засиженный отдыхающими участок восточного берега Крыма. Вздымались скалы, где-то они вдавались в море, где-то отступали, образуя красивые бухты, заваленные гигантскими окатышами. Чернели провалы гротов и пещер. Высокие волны бились о камни, хищно шипели. Море рокотало — глухо, с угрозой, как будто под его вздымающейся массой затаился исполинский зверь, еще не решивший, стоит ли выходить. Слева от величавой скалы (если смотреть от моря), похожей на врытую в землю лопату, скалы отступали, образуя вместительный галечный пляж. Он тянулся в длину метров на сто и явно не был диким. Здесь стояли лежаки, свернутые на ночь зонтики с врытыми в песок шестами. Под зонтом на перекладине болталась футболка, забытая кем-то из отдыхающих. Валялись пустые пивные банки, брошенные детьми игрушки. К пляжу через скалы выходили несколько тропок, за ними топорщились кусты, деревья, а дальше проступали очертания вытянутой крыши — пансионат «Береговое», довольно крупный и единственный на этом участке санаторно-курортный объект. К западу от пляжа скалы снова принимали хаотичный вид, но в воду уже не лезли — вдоль кромки моря то расширялась, то сужалась береговая полоса. Не весь берег был пригоден для отдыха — громоздились груды камней, массивы красноватой глины. В стороне от санаторного пляжа находились два пляжа поменьше — один в живописной бухте, окруженной частоколом скал, другой левее — под монолитной скалой, нависающей, как козырек. К западу зона отдыха завершалась, начиналась дикая природа. Проход у воды оставался, но очень узкий, во время шторма его захлестывали волны. За ним тянулся каменисто-земляной вал — отдельно лежащие глыбы, приземистые скалы, в которых чернели трещины и пещеры. Дальше каменное царство становилось совершенно непроходимым — скалы забирались в воду, формировали островки, попытка высадки на которые явно входила в разряд экстрима…
К часу ночи разгулялся ветер, он трепал кусты, кроны криворуких деревьев, вцепившихся корнями в расщелины, гнал волну. Июнь — начало курортного сезона, но погода еще неустойчивая, возможны перепады температур, порывы ветра — особенно в ночное время. На берегу не было ни одной живой души. Но вот покатился камень на гряде, у которой обрывался санаторный пляж, и за скалой возник силуэт. Мужчина огляделся и, убедившись, что никого нет, махнул рукой. Объявились еще двое. Все с тяжелыми рюкзаками, в резиновых сапогах и брезентовых накидках. Они по одному спрыгнули к кромке воды. И двинулись вдоль моря в западном направлении. Волны захлестывали ноги, летели брызги, приходилось держаться ближе к скалам, чтобы не намочить груз. Парни достаточно уморились, пока протащили свою ношу через скалы. Они остановились на берегу относительно тихой бухты и сняли рюкзаки, чтобы передохнуть.
— Долго еще, Виталя? — пробормотал молодой парень. Лицо его в лунном свете отливало веснушками.
— Скоро, Антоха, скоро, — буркнул старший — загорелый мужчина лет тридцати с массивной челюстью. — Успеешь еще вернуться к своей Оксанке, дождется она тебя, не бойся… — и глумливо засмеялся, видя, как надулся товарищ.
Третий — приземистый, плотный, с физиономией, похожей на блин, — тоже засмеялся. Видимо, тема некой Оксанки пользовалась популярностью и могла отвлечь от тягот судьбы.
