Тем не менее, нас, пионеров в 5–6 классе, садили в открытые грузовики и везли к поезду, следующему до Новосибирска, на разные школьные мероприятия, и также мы посещали театры.
И несмотря на эту ужасную дорогу и не менее ужасный транспорт ни аварий, ни несчастных случаев с детьми не было. В двенадцать лет я уже посетила замечательный оперный театр в Новосибирске, один из лучших в Советском Союзе и, затаив дыхание, впервые слушала оперу. Театр имел прекрасную архитектуру, прекрасные декорации, а у певцов были замечательные голоса.
Спросите современных детей, проживающих даже не в глухой сибирской деревне, кто из них уже в 12 лет посетил оперный театр и с удовольствием слушал оперу? Я думаю, таких детей можно будет пересчитать по пальцам. Да, именно в этом месте у меня была самая интересная и захватывающая жизнь!
В нашей деревне школьное образование было поставлено на такой высокий уровень, какого я нигде и никогда больше не встречала за всю свою жизнь. Помню величественную Мэри Мартыновну (из ссыльных) высокого роста, полная, в длинном платье, соответствующим ее величию, с меховым лисьим воротником на шее, она преподавала английский язык, который знала в совершенстве. И не только английский, но также немецкий и французский.
Несмотря на удаленность этой сибирской деревни от центра, всевозможная информация приходила в деревню без задержки. Мэри Мартыновна своевременно получала газеты на английском, немецком и французском языках. Жила она в очень маленьком домишке, который зимой чуть не до крыши заметало снегом. Моя мама тоже была учительницей и всегда посылала меня к Мэри Мартыновне отгребать зимой снег от ее дома, а летом я носила ей молоко, поскольку у нас была корова. Мэри Мартыновна всегда очень приветливо встречала меня, говорила со мной только на английском языке и угощала вкусным тортом, который искусно выпекала в русской печке. Русские печки имелись в то время в каждом деревенском доме. Мне она также показывала стопки газет на английском, немецком и французском языках.
В нашей школе функционировал театр, одной из актрис которого мне повезло быть. Будучи тоненькой и гибкой девочкой, владеющей некоторыми акробатическими трюками, я обычно играла роли принцесс или очень избалованных девочек. Хотя в жизни все было наоборот. Этим театром руководила также ссыльная женщина, видимо, имевшая большой опыт постановок пьес в театрах. Она же рисовала все декорации, моделировала и шила наши костюмы, делая это весьма профессионально, и обучала нас актерскому искусству. Грим и музыкальное сопровождение делала также она. Более того, из старшеклассников даже был организован оперный театр. И им руководил высокий абсолютно лысый немолодой мужчина из ссыльных. Единственное, что я знала о нем – это то, что раньше он работал в Москве на Мосфильме. Мы его за глаза звали СВС, это были его инициалы.
Он также руководил школьным хором, струнным оркестром и умудрялся очень быстро научить нас играть на таких инструментах как гитара, балалайка, мандолина.
Я играла на всех этих инструментах. Позднее он обучал меня игре на фортепиано на школьном пианино. Я даже выучила 20 достаточно крупных пьес. Такие как «Полонез Огинского», «Музыкальная шкатулка» Лядова, «Времена года» Чайковского, что-то из Моцарта и Шопена.
Позднее в нашу деревушку приезжала какая-то комиссия, и он демонстрировал им меня и еще одного очень одаренного мальчика. После чего Сергею Васильевичу позволили открыть в нашей деревушке музыкальную школу.
На нашей деревенской улице часто можно было видеть очень древнего, но бодрого старичка весьма респектабельного вида: в котелке и с тростью в руке, с красивой ухоженной седой бородой, гуляющего туда-сюда, который при встрече с каждым раскланивался и вежливо говорил:
– Зд-ясте, – букву «р» он не выговаривал. Ходили слухи, что он якобы был членом Временного правительства.
Его я часто встречала в нашей деревенской библиотеке, заполненной всевозможными книгами и журналами. И мы с ним беседовали о чудесах естественных наук: о физике, химии, биологии, которыми я очень увлекалась в то время, под влиянием замечательных учителей физики, химии, биологии. Надо сказать, что, в отличие от родителей, политика никогда меня особенно не интересовала.
Но, независимо от моих интересов, влияние политики на моих родителей, а вместе с этим и на всю семью было огромным. Политической основой СССР оставались Советы. Ядром политической системы была КПСС, которая была руководящей и направляющей силой советского общества.
Шли годы правления Никиты Сергеевича Хрущева (1954–1964). Это был человек-анекдот. Хрущев был добрым, но необразованным человеком, – писать без ошибок он так и не научился, поэтому предпочитал диктовать, а не писать.
Самое главное его достижение состояло в том, что он изгнал из общества страх. Только те, кто жили во времена Сталина, знали, что это значит – бояться последствий буквально каждого своего шага. Но цены на продовольствие продолжали расти, полки магазинов пустели. Над страной нависла угроза нового голода. Партия бросила клич среди руководителей, партийных работников, помочь стране поднять сельское хозяйство. Добровольцу, изъявившему желанию, давался самый отсталый колхоз, который он должен был превратить в процветающий.
Дело было абсолютно добровольное, никого в колхозы не загоняли и никого быть председателем колхоза не заставляли. По всей стране нашлось всего 20000 таких работников, кто согласился идти и поднимать сельское хозяйство в огромной стране. Среди них был и мой отец. Их называли двадцатитысячниками, это были не те двадцатитысячники 30-х, которые с ружьем за спиной собирали продразверстку, информацией о которых пестрит сейчас интернет. Об этих двадцати тысячниках я не смогла найти никакой информации при поверхностном поиске в интернете. Конечно, их всячески поддерживали, сохранив им зарплату, которую они имели на старом посту, плюс зарплата председателя колхоза.
Партия их снабжала всевозможной, весьма толковой литературой. Но представьте себе, что было бы с сельским хозяйством в наше время, если бы какому-нибудь офисному работнику пришлось поднимать сельское хозяйство. Но отец только сокрушался о том, что в целом районе нашлось только 2 добровольца помочь стране в трудную минуту. Но эти люди были другой закалки. Отец имел удивительную уверенность в своих силах. И вот начались у него трудовые будни в качестве председателя колхоза. Он иногда сутками не спал, особенно в посевную или во время уборки урожая. Все указания Никиты Сергеевича Хрущева, особенно о посадке кукурузы не выполнялись.
Более того, отец считал, что, благодаря его некомпетентному руководству, было развалено сельское хозяйство. Но открыто выступать об этом было невозможно. Он, человек, рожденный в деревне, имел деревенскую смекалку и научился «водить за нос» всевозможные партийные комиссии. Например, делалось какое-то подставное кукурузное поле, которое демонстрировалось с разных сторон, как несколько полей.
Через 3 или 4 года колхоз вышел в передовые, колхозники и их семьи зажили, если не зажиточной, то, по крайней мере, сытой жизнью. Но маму начало беспокоить здоровье отца. А также ее по непонятным причинам стали приглашать в КГБ и расспрашивать, откуда у ее брата пистолет. Наконец, с этим вопросом было покончено. Но неприятный осадок остался. Она сама проявила инициативу и нашла себе работу в красивом благоустроенном городке Кузбасса, уехала туда с моей младшей сестрой, получила благоустроенную квартиру. Я осталась с отцом на хозяйстве. Колхозники его никак не отпускали, уговаривали, но понимали, что он должен был ехать к жене. Через полгода, распродав и раздав все имущество, с парой чемоданов, мы с отцом поехали к матери с сестрой. Я сожалела только об одном, о проданном пианино.
