Начиная с середины 1920-х годах в Советском Союзе, в том числе в Белоруссии, проводятся массовые кампании по вовлечению женщин в новые профессии, связанные с применением техники (например, «Девушки, на трактор»), приобщением к спорту, защите родины и умению пользоваться оружием. Однако политика продвижения женщин в профессиональной сфере могла встречать сопротивление на местах, что опять же объяснялось отсутствием сознательности. Журнал свидетельствует:
«В “Палеспечати” работает около 300 женщин по всем цехам. Однако совсем небольшая часть из них работает на квалифицированной работе, большинство находится на неквалифицированной и средней. Женщину-печатника или помощника печатника вы тут не найдете.
И это не потому, что здесь некого сделать печатником. Есть. Здесь работают такие работницы как [даются имена], которые работают в качестве наладчиц по 15 и больше лет. Почему нельзя их сделать печатниками?
Тов. Цехов [начальник машинного цеха] объясняет это тем, что нет женщин, которые смогут работать печатником, да и вообще они не хотят. “Меня заставят, а я все равно не поставлю женщину в качестве печатника”. Это нельзя расценить иначе, как упрямое нежелание исполнять постановление партии и правительства о квалификации работниц»
[107].
Очевидно, что таким характерным для современной жизни понятиям, как «стеклянный потолок» и положительная дискриминация, т. е. политика благоприятствования по отношению к некоторым группам, называемая в то время «выдвижением женщин» – гораздо более 80 лет.
Идеология эпохи поощряла самопожертвование и пренебрежение личным ради общественных интересов, и в журнале появлялись сообщения об ударном женском труде:
«Женская ударная бригада в количестве 11 человек объявила себя ударной по борьбе со снегом. Эти женщины-ударницы явились к начальнику станции Могилев и добровольно высказали желание очистить стрелки от снега. Ударницы проработали с 11 часов утра до 4 часов дня… Всего проработали 55 часов»
[108].
Историк Линн Этвуд утверждает, что требования, которые западные общества обычно предъявляют к женщинам во время войны, когда женщины начинают выполнять «мужскую работу», и труд на благо родины выступает на первое место перед всеми остальными социальными или личными обязанностями, выдвигались по отношению к советским женщинам в течение всего периода правления Сталина
[109]. Однако правительство и пресса постоянно настаивали, что «женщинам сейчас живется лучше, чем до революции, потому что партия приняла для этого новые законы и организовала жизнь по-другому»
[110], и многие начинания той эпохи вызывали искренний энтузиазм.
Журнал публикует специальные памятки: «Как стать селькорками» (по-белорусски) и «Как стать рабкорками» (по-русски) и предлагает женщинам «заговорить», т. е. писать в журнал, присылать материалы. В публичное обсуждение вводятся новые «женские» темы, ставшие объектом государственного интереса и социальной политики: женское образование и профессиональная подготовка, преимущества детских яслей и садов перед домашним присмотром, а родильных домов – перед бабками-повитухами, проблемы беспризорных детей и матерей-проституток, ударный труд, выборы женщин в советы, мужское пьянство, домашнее насилие, телесность и здоровье и т. д. Среди пишущих в женские издания были как профессионалы и партийные функционеры, так и местные активистки – политически грамотные рабкорки и селькорки; помимо этого, журнал публиковал письма читательниц. Именно «письма снизу» демонстрируют, что преобразования в сфере телесности и сексуальности (роды, аборты, браки, разводы, любовь и т. д.) являются частью революции и что личное, таким образом, является политическим. При модернизации жизнь меняется таким образом, что ни одна ее сфера не остается вне контроля власти. Обычно контроль общества над личным, т. е. навязывание индивидуальным телам коллективного правила, осуществляется посредством предписаний медицины, моды, спорта, веры и т. д., однако во время революции интимное политизируется непосредственно. Именно поэтому нельзя «водить любовь» с «классово чуждыми элементами» – вспомним советскую пьесу «Любовь Яровая» и рассказ Лавренева «Сорок первый», где личное и политическое совпадают. Женщина, коммунистка и сознательная беспартийная, даже в своей семейной и интимной жизни была «назначена» проводницей нового быта и в какой-то мере считалась в этом случае более сознательной, чем мужчина.
Письма, которые писали в журнал женщины (или те, которые отбирались для публикации), были подчинены одной схеме: как я жила до революции – описываются бедность, побои, неграмотность, закабаленность, пьянство мужа – и что мне дала советская власть. Журнал стремился писать об открытии школ для взрослых, курсах ликбеза, кружках и лекциях, т. е. происходившей структурной трансформации. Если в 1914 году на территории Беларуси было 88 средних школ, то в 1941 году – 894 средние школы и 2848 семилеток
[111], большинство с белорусским языком обучения. В 1925 году в республике издавалось 20 газет и 15 журналов; в 1938-м – 199 газет, причем 149 из них – на белорусском языке, общим тиражом 976 тысяч, или одна газета на шесть человек
[112], не считая центральной российской прессы. К концу 1930-х доля грамотных в Восточной Белоруссии достигла 85 %, и, таким образом, модернизация и распространение грамотности происходили одновременно с распространением социалистической идеологии, а в 1930-х годах – с чистками и репрессиями, часто направленными против национальной интеллигенции.
В межвоенное двадцатилетие произошли огромные структурные и культурные изменения: с одной стороны, был создан образ новых, свободных женщин, героинь труда, работниц и колхозниц. С другой – женщины массово пришли в профессиональную деятельность, была ликвидирована безграмотность и создана такая система социальной защиты, при которой развод и материнство вне брака перестали быть экзистенциальными вопросами. Нередко можно встретить точку зрения, что целью партии было не равноправие женщин, а совершенствование технологии власти и установление «культурной гегемонии» в том смысле, которое вкладывал в это понятие Антонио Грамши. Однако, как кажется, в данном случае отделить эмансипационные цели от партийных интересов невозможно.
Многие женщины, интеллектуально и профессионально сформированные в межвоенное двадцатилетие, впоследствии ушли добровольцами на фронт или, в белорусском случае, в партизанские отряды. Во Второй мировой участвовали 800 тысяч советских женщин – больше, чем где-либо в течение истории; они были не только поварихами и санитарками, но пилотами ночных бомбардировщиков, водительницами танков, снайперами, подрывницами, радистками, подпольщицами, врачами и переводчицами
[113]. В состав этой когорты входила и Вера Хоружая, «новая женщина», белорусская активистка, откликнувшаяся на социалистические идеалы своей эпохи. В 1924 году ее нелегально заслали в Западную Беларусь помогать организовывать коммунистическое подполье: она создавала партийные ячейки, распространяла партийную литературу, основала журнал «Молодой коммунист». В письмах матери Хоружая писала: «Дорогая мама, я здесь не одна, у меня много друзей, и какие они все замечательные, энергичные, смелые! Разве нас, молодых и смелых, могут испугать трудности жизни!»
[114] Это не строки из романа социалистического реализма, а личная переписка молодой женщины.
