+ 99 к выносливости;
+ 28 % к шансу удвоить урон, наносимый противнику ударом меча;
+ 22 % к шансу нанести противнику критический урон;
+ 16 % к защите от ментальных атак (при наличии у игрока меча-бастарда из набора – 26 %);
+ 10 % к скорости восстановления здоровья в случае дебафа «Кровопотеря»;
+ 3 % к прочности амуниции;
Прочность 2773 из 3000
Минимальный уровень для использования −120.
Ограничения к классовому использованию предмета – только воины.
Потерять, сломать, подарить – невозможно.
При наличии шести экипированных предметов из сета, после смерти владельца не исчезает из инвентаря.
При полном использовании сета будут доступны следующие бонусы:
Три активных умения, соответствующие классу игрока;
Получение квестовой линейки, которая приведет игрока к еще одному бонусному предмету из данного набора;
+ 300 ед. к показателю «Жизнь»;
+15 % к вероятности постоянной мгновенной перезарядки одного из активных умений (умение будет выбрано рандомно в момент экипировки сетового комплекта);
Три тома «Полной истории первой войны Ненависти».
Да это просто праздник какой-то сегодня. Ох, такую бы красоту собрать, вот только вряд ли такое получится сделать! Но вот с этой штукой я не расстанусь ни за какие коврижки. Носить ее я не смогу, там сто двадцатый уровень нужен и до него я вряд ли дошагаю, но все равно – не продам. Владеть ей буду.
Я без раздумий достал свиток телепорта и отправился в Агбердин. Во-первых – таскать с собой такие ценности – как минимум глупо, так что – вперед, в гостиницу. Во-вторых – так и так сюда надо будет идти – тут же большое собрание вождей Пограничья состоится послезавтра, а мне на нем выступать. Искренне надеюсь, что все пройдет гладко – пора всю эту волынку с Мак-Праттами заканчивать. Пограничью нужен мир, а мне простор для маневра.
И еще мне надо как-то попасть в Эйген. Точнее – попасть туда, и не попасться там в лапы стражи. Каламбур так себе, но и смысл у него невеселый.
Варианты как это провернуть у меня есть, вот только все они не ахти – один другого сомнительней.
А вообще день задался. В игре. Что до вне игры, – выйду из капсулы – узнаю.
– О, выполз все-таки, – именно этими словами приветствовала меня Вика, сидящая на диване в позе пастушки – подобрав под себя ноги, – и поедающая крупный, бордового цвета виноград. – Не прошло и полусуток. Ну что, всех врагов убил?
– Не поверишь – ни одного в этот раз не прикончил, – бодро ответил ей я, вылезая из капсулы. – Я вообще исключительно миролюбив.
– Да? – Вика забросила в рот еще одну ягоду. – А мне сказали, что ты обещал какого-то местного клерка на ноль помножить. Прямо вот убить обещал.
– Миролюбив – не означает, что не мстителен, – пояснил ей я. – Это разные вещи. Кстати – спасибо, что напомнила. Надо этого поганца найти и что-нибудь эдакое придумать, чтобы у него жизнь морским узлом завязалась.
– Бить будешь? – заинтересовалась Вика.
– Бить неинтересно, – поморщился я. – Бить любой дурак сможет. Нет, для этого поганца я что-нибудь отменно гаденькое придумаю.
– За что ты его так? – Вика повертела виноградную кисть перед глазами так и эдак, выбирая ягоду покрупнее.
– А он меня в бок пнул на проходной, когда я в здание пришел – пояснил ей я – Больно, но это не главное, боль – это временно. Это было унизительно, я такое с рук не спускаю. Ну, и потом – таких учить надо. Сегодня бомжа пнул, завтра у нищего деньги отнимет, послезавтра ребенка в рабство продаст, а через неделю, не дай бог, в депутаты выбьется. Зло – оно прогрессирует, и некоторые его проявления надо пресекать. Я не слишком высокоморальный тип, но всему есть предел.
– И вправду скотина, – признала Вика. – Ты его как-нибудь особо цинично накажи. Есть будешь? Я мясо по-французски сделала и салат из категории «Весенний». Ну, капуста, морковка, редиска, огурцы – всего понемногу.
– Чутка попозже, – я плюхнулся на диван рядом с ней, и, не удержавшись, отщипнул от кисти виноградину.
– Ну-у-у-у! – возмутилась Вика. – Не кусочничай!
– Ладно тебе, – ягода была сладкая и сочная. – Что в редакции?
– Все нормально. – Вика повертелась и устроилась поудобнее, положив мне голову на плечо. – Все трудятся, Шелестова язвит, Соловьева тупит, Петрович гонит флегму, а Таша вся в конкурсах. Все велели тебе кланяться, ждут не дождутся, когда ты вернешься. По крайней мере, так говорят, а что у них в головах на самом деле – я не знаю. Но вроде не врут.
– Трогательно. – Я улучил момент и стащил еще одну ягоду. – А где вопрос – «Как твое здоровье, любимый? Ничего не болит?».
– А смысл? – Вика хитро изогнула руку и постучала меня по голове. – Если тут ничего нет, и ты после своих похождений полдня торчишь в игре, то стоит ли о чем-то спрашивать? Все равно ты меня не слушаешь. И потом – я беседовала с Жанной, она сказала, что можно ничего не опасаться. Исключение составляет только возможность того, что ты будешь уклоняться от своих мужских обязанностей, проще говоря – симулировать.
– Это она о том, про что я думаю? – поперхнулся я.
– Нет, – засмеялась Вика. – Это про вбить гвоздь и на работу ходить. Про то, о чем ты думаешь, пока даже не мечтай. В общем – пока нельзя, шов может разойтись.
– Экая досада, – опечалился я. – Нет в жизни счастья. Ну, разве только мясо по-французски.
Уже в кухне, глядя на едящего меня, Вика сообщила:
– Вот еще что забыла. Мамонт увольняется.
– Да ты что! – чуть не поперхнулся я. – Мамонт? Сам?
– Сам, – явно не поняла меня Вика. – Я же говорю – он увольняется.
– Вик, не тупи, – я положил вилку и нож на стол. – Бывает, что человек уходит, а бывает, что его «ушли». Здесь что имеет место быть?
– Без понятия. – Вика, как мне показалась, изрядно удивилась подобной реакции с моей стороны. – Мне про это Шелестова рассказала, она курила с девчонками из редакции, те ей про это и поведали. Вроде как сам, но так это или нет на самом деле – не поручусь.
– Плохо, – сказал ей я. – Жалко старика.
Мамонт был сварлив, громогласен, корыстолюбив и невероятно авторитарен, но меня это никогда не пугало и от него не отталкивало. При всех своих недостатках и слабостях он всегда был на стороне сотрудников и в глубине души нас любил. Да и не в глубине – тоже.
Лично я был ему признателен за многое, и в первую очередь за то, что некогда он взял меня на работу, плюнув на тот факт, что я ничего тогда не знал и не умел. Если бы не он, не стал бы я тем, кем стал. Нет, как журналист я из себя почти ничего не представляю – один из тысяч обычных писак, но кабы не Мамонт, то я и таким бы не стал.
