…И разума лишился. Какой-то его части лишился точно.
Дядюшка замолчал, уставился на что-то позади Клима. Смотрел долго и внимательно, словно бы прислушивался к чему-то. А Климову спину сковало смертельным холодом. Кажется, даже волосы заледенели и теперь звенели тонко, как сосульки. Обернуться бы, но страшно. И это ему, который ничегошеньки в жизни никогда не боялся…
– А без зеркал свет не зажечь, путь не указать. – Дядюшка заговорил медленно, словно в трансе. – Тот раз у него не вышло, и мы успокоились, думали, все, победили Желтоглазого, а он, вишь, шепчет… Он и Анюту позвал. Дотянулся, значит, дождался, когда девочка в полную силу войдет, а потом поманил и на дно уволок, чтобы Нижний Мир ей открылся. Чтобы проснулась серебряная кровь, а вместе с ней и сила. Ему ее сила сейчас ой как нужна, когда своей-то собственной почти не осталось.
– Кому? – разговаривать с сумасшедшим – только время терять. Но Клим отчего-то не уходил, слушал очень внимательно. Не оттого ли, что разговор шел об Анне?
– Желтоглазому. Ты недавно тут, пожил бы подольше, многое бы о здешних чудищах узнал. Желтоглазый самый страшный. И девочка ему нужна. Раньше он их никогда не убивал… родная кровь, серебряная, но сейчас не пожалеет. Заглянуть в те зеркала Анна сумеет, но вот выстоит ли, когда сквозь нее свет пойдет? Кем станет, если выживет? С маяком-то ему было бы сподручнее, но я фонарь разобрал, линзу утопил в реке. Хотел сначала в озере, но испугался, что из озера он может и достать. Знаешь, мальчик, он ведь и мне в свое время нашептывал, картинки, чертежи показывал, хотел, чтобы я маяк для него построил, вот эту башню змеиную! А я всегда слабый был, сделал все, что было велено. Почти все сделал. В самый последний момент только прозрел, сумел исправить. – Дядюшка подался вперед, впился в Клима тяжелым взглядом. – Небось думаешь, старик совсем с ума сошел? Не сошел! И хотел бы, чтобы отпустило, да не выходит. Крест мой такой. – Он порывисто встал, направился к выходу из маяка, бросил на ходу: – Пойдем, по пути поговорим!
Клим выдохнул, стряхнул с плеч и холод, и морок, обернулся. За спиной не было никого, только тени отчего-то казались гуще.
– Куда пойдем? – спросил, выдыхая облачко пара.
– В усадьбу. Удостоверимся, что с девочкой все хорошо. Как думаешь, кто карту украл? – Дядюшка шел широким, совсем не стариковским шагом, на Клима не смотрел. – Кто из них?
Клим не знал наверняка, но догадывался. И от догадки этой заныло в затылке.
…Митрофан смотрел прямо перед собой мертвым, удивленным взглядом и надкусанное яблочко по-прежнему сжимал в ладони. Рубаха его на груди и животе окрасилась красным, но рана была выше – поперек горла. Видел Клим уже такую рану… На второй этаж он не взбежал, а взлетел, вышиб плечом дверь Анютиной комнаты, уперся лбом в косяк, зарычал по-звериному. Не врал дядюшка про опасность. Может, про желтоглазое чудище и врал, а про опасность правду сказал.
– Не успели… – Дядюшка вошел в комнату, огляделся внимательно, все подмечая, а потом сказал: – Она сама дверь открыла… впустила.
– Кого?! – Говорить спокойно не получалось, получалось только орать на этого сумасшедшего старика. – Кто ее забрал?! Куда?!
На крик, запыхавшись, прибежала Клавдия. Руки ее были в муке. Слава богу, жива! А раз жива, значит, не видела ничего. Не оставили бы такого свидетеля.
– Клим Андреевич, да что же вы… – Она замерла, боязливо заглянула в комнату.
– Где Анна Федоровна? Видела ты ее?
– Да как же не видела? Видела! В обед она на кухню ко мне заглядывала. Вы ж уехали куда-то, оставили ее одну. – В голосе Клавдии послышалось неодобрение.
Оставил. Что ж спорить?..
– Кто-нибудь в дом приходил? – спросил Клим.
– Никто. – Клавдия покачала головой. – Раньше-то этот… захаживал, но как вы тогда за Анну Петровну перед ним заступились, так и перестал. Видно, на острове ночует. А что случилось-то?
– Ты о ком сейчас, Клавдия? Кто захаживал? – Терпение заканчивалось, хотелось бежать, крушить все на своем пути.
– Так Мишка Подольский, – сказала Клавдия и каким-то брезгливым жестом вытерла руки о передник. – Сделался этаким щеголем, с господами якшается, да только гнилая кровь. Гнилая! Сова не родит сокола! Вот что я вам скажу. Не мог у ирода Сиротки нормальный сынок родиться, никак не мог!
– У Сиротки?.. – спросил молчавший все это время дядюшка. – Михаил Подольский – сын Сиротки?!
– Алена Подольская, Мишкина мамашка, в свое время красивой была. – Клавдия поморщилась. – Красивой и беспутной. Сначала-то к ней многие из банды захаживали, а потом Сиротка их отвадил, сделал Алену своей полюбовницей. И как она только могла с таким-то зверем… – Клавдия перекрестилась. – Ну да бог ей судья. Как Мишка родился, Сиротка его признал, но на Алене не женился. Так, захаживал по мужской своей надобности, да чтобы на мальца посмотреть. Деньжат подкидывал. Наверное, много деньжат было-то, потому как, когда Сиротка сгинул, Алена продолжала жить припеваючи и Мишку на ноги поставила. Видите, какой стал – ученый! Думал, очочки нацепил, никто и не поймет, кто он есть, а глаза под очочками-то стылые, Сироткины глаза. А вы, Август Адамович, неужто не признали? Он ведь на батьку своего похож.
– Не признал… – Дядюшка беспомощным жестом потер глаза, сказал едва слышно: – Теперь понятно…
– Что вам понятно? – снова заорал Клим. – Вот мне, к примеру, ничего не понятно! Кто такой этот Сиротка? Где Анна?
– Пойдем! – сказал дядюшка и потянул Клима за рукав. – Может, еще не поздно…
* * *
Туманов снова ушел. Приставил к Анне Митрофана и ушел. Было обидно почти до слез, что с ней вот так, как с бесправным каким-то существом. Хорошо хоть на замок не запер. Впрочем, с замком Анна бы справилась. В числе прочих ее умений был и такой навык, дед Кайсы научил. А еще нож подарил с удивительной красоты костяной рукоятью. На рукояти этой были вырезаны ласточки с инкрустированными серебром крыльями и при определенном освещении казалось, что птицы живые. С ножом Анна никогда не расставалась, нравился он ей. А тут, в Чернокаменске, из красивой вещицы он запросто мог превратиться в вещицу весьма полезную, может быть, даже жизненно необходимую. Если так уж хочется Митрофану за ней присматривать, что ж – пусть присматривает, но оставаться в усадьбе Анна не собиралась. Да, в замке страшно. Убийства, самоубийства… Атмосфера гнетущая, как на погосте. Так она в замок и не пойдет. Пришла пора по душам поговорить с мастером Бергом, узнать правду о своем прошлом. Ведь что-то необычное в ее прошлом определенно было, неспроста ведь в Чернокаменске ее многие годы считали мертвой. Вот пусть Август Берг и расскажет. Сколько же можно скрывать правду?!
По коридору Анна кралась на цыпочках, не хотела потревожить занятую стряпней Клавдию, проскользнула мимо кухни, вышла на крыльцо. Митрофан сидел в сторонке, так, чтобы не маячить и не особо привлекать постороннее внимание, но позицию выбрал удачную, незамеченной мимо не пройдешь. Да Анна и не собиралась прятаться, все равно ведь не отстанет! А у Митрофана – лошади. Лошадь бы ей очень пригодилась, потому что пешком от усадьбы до Стражевого озера идти и идти.
