«Накануне второго пятилетия социалистической стройки это историческое постановление о создании единого мощного творческого объединения советской литературы обязывает каждого писателя к напряжению всех творческих сил в борьбе за писательские кадры, идущие рука об руку с пролетариатом, строящим бесклассовое общество. Мы горячо приветствуем постановление ЦК именно в силу того, что оно эту перестройку литературных организаций связывает с серьезнейшим моментом: с наступлением развернутого социалистического строительства на основе навсегда укрепленных уже достигнутых успехов стройки.
Констатировать обусловленного этими успехами качественного роста литературы и искусства в СССР, является для нас радостным итогом и возложением на нас огромной ответственности. Чувствуя каждым биением сердца значение наших обязательств перед страной, мы, входя в новое объединение советских писателей, обязуемся бороться за высокое мастерство. Мы будем осуществлять в писательской работе лозунги высокого качества, под которыми идет гигантская стройка второй пятилетки. Пусть в дет совершения культурной революции работа советского писателя найдет свое место и значение не только в выполнении актуальных задач нынешнего дня, но и в оценке будущих поколений бесклассового общества.
Да здравствует ударная бригада мировой социалистической стройки, Коммунистическая Партия!
Да здравствует ЦК ВКП(б)!
Да здравствует вождь партии товарищ СТАЛИН!»
{571}
Так закончилась одна и началась другая эпоха в литературной жизни страны. В этой новой истории стали возможными резолюции, в которых выносились приговоры ученым и писателям, инженерам и режиссерам, приводившие сначала к утрате профессиональной реализации творческих возможностей, а затем и физическому устранению. Эта атмосфера возникла сразу после появления постановления ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций»
{572} и письма И. Сталина в журнал «Пролетарская революция»
{573}, которые стали сигналом для развязывания «классовой борьбы» на культурном фронте. Одним из первых результатов этой разворачивающейся борьбы, на которые так рассчитывали ее организаторы, была зловещая по своему содержанию резолюция объединенного собрания партийно-комсомольской организации НИЯЗ, в которой говорилось, что в лингвистической литературе имеются факты явно антимарксистских, антипартийных выступлений. К таковым относилось, например, выступление Поливанова, представителя теории фашистско-буржуазного индоевропеизма и его книга «За марксистское языкознание» (по сравнительному языкознанию). Назывались и такие идеологические враги: «учебные руководства, где говорится о наличии у нас государственного языка (Шапиро); словарь синонимов — Павлова, Шишкина и Стефановского…», подчеркивалось что «есть книги, в которых кондратьевско-чаяновские контрреволюционные установки сочетаются с троцкистским лозунгом о бюрократическом характере нашего литературного языка». Далее разбиралась книга Аптекаря с его «языковым строительством в вопросах литературного языка» и «языковым строительством в вопросах орфографии», работы Худякова, проводящего теорию о «национальной по языку и пролетарской по содержанию культуре» и академика Марра, «отрицающего существование пролетарской культуры и пролетарской литературы, основоположника яфетидологии, одной из теорий языкознания, пытающейся заменить собой марксизм». Вместо подлинной науки о языке и его объективных законах, предлагалась формула «марксистко-ленинской лингвистики, которая возникает как результат рабочего революционного движения пролетариата в условиях возникновения и развития научного коммунизма — диалектического материализма, основные методологические установки которой имеются в работах Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина».
Далее следовали конкретные предложения провести репрессивные мероприятия — уволить, снять, проверить и пр., а также «усилить критику и контроль по отношению к изданиям института — при сдаче в печать практиковать проверку их путем обсуждения на бригадах, систематически проверять работу аспирантов, ускорить выпуск ленинской хрестоматии по языку; поставить перед Райкомом ВКП(б) вопрос о необходимости консолидации марксистских и партийных сил путем организации общества марксистов-лингвистов; развернуть самокритику среди языковедов коммунистов»
{574}.
«Перестройка», начавшаяся с критики и ликвидации творческих союзов и обществ и разворачивающейся истерии обвинительных акций, была направлена на «выстраивание» всех писателей
{575}; художников, архитекторов, музыкантов в «шеренги» всесоюзных творческих союзов, закрепление за ними таких понятий как «советский писатель», «советский художник», «советский композитор» и пр. Дальнейшая унификация и централизация политической цензуры в ходе подготовки первого съезда Союза писателей, создания Литературного института (1933), выработки постановления ЦИК и СНК СССР от 7 июля 1933 г. об улучшении жилищных условии писателей
{576} и в процессе создания единого художественного метода советской литературы — соцреализма, насаждением и внедрением которого были призваны заниматься Союз писателей, партийные и цензурные органы, которые использовали весь арсенал партийной критики.
Так завершился один из важнейших этапов монополизации литературной жизни, было создано единоначалие в писательских организациях. Союз советских писателей явился одним из главных звеньев в системе политической цензуры и ее подсистемой, поскольку непосредственно подчинялся Агитпропу ЦК ВКП(б). Вся дальнейшая жизнь Союза проходила под бдительным руководством ответственных за его деятельность партийных структур. Все вопросы, начиная от выборов руководящих органов Союза и кончая кадровыми, издательскими и социальными, решались только с ведома и при непосредственном участии ЦК ВКП(б). В первый период возникла даже такая ситуация, когда ВССП взял на себя функции Главлита, фактически определяя не только тиражи и пути их реализации, но и саму возможность издания тех или иных литературных произведений. Несмотря на то что после неоднократных протестов Главлита ВССП признал необходимость ограничения своих функций, его деятельность всегда была направлена на осуществление контрольно-запретительных мер и реализацию монопольного права определения художественно-эстетических и идеологических приоритетов.
Исходя из вышесказанного, можно сделать следующие выводы.
В первые годы после революции многочисленные и разнообразные группировки и объединения продолжили свою деятельность, кроме того, их численность возросла в связи с появлением новых группировок в основном пролетарского толка. Деятельность общественных образований в основном сводилось к обсуждению профессионально-творческих вопросов и проблем социальной защиты. Вначале государство никак не ограничивало их деятельность, поскольку политика партии по отношению к культуре, по крайней мере на первом этапе, касалась лишь ее общих принципов. В новой общественно-политической обстановке, сложившейся после Гражданской войны, литературе отводилась существенная роль в процессе всеобщего распространения образования и воздействия на народ. Жесткой позиции в соотношении определяющей роли партийной идеологии и степени ее влияния на литературно-художественную жизнь не существовало, а вопросы политической цензуры еще носили дискуссионный характер. В первой половине 1920-х гг. цензуру «поправляли», чтобы избежать снижения художественного уровня произведений. Политическая цензура конца 1920-х начала выдвигать куда более конкретные требования: не только не писать ничего негативного о советской действительности, но и писать только позитивное.
