В силу этого оказывается сомнительным и «урманское» происхождение Ефанды. Понять, кем она была в действительности, помогает указание Иоакимовской летописи о том, что своей жене Рюрик дал приморский град с Ижорою в вено. На основании археологических и лингвистических данных специалисты отмечают переселение части корел на берега Невы, где они стали называться ижорой. Однако относительно раннего этапа сложения этого племени окончательной ясности еще нет. То, что памятники ижоры остаются «крайне слабо изученными», отмечали А. Н. Кирпичников и Е. А. Рябинин еще в 1982 г.
[434] С одной стороны, по языку они наиболее близко к карелам, а сами ижорцы довольно долго называли себя карелами и свой язык – карельским
[435]. С другой стороны, погребальный обряд ижоры XI-XIV в. отличается от соответствующего обряда карел, а ее антропологический тип в эпоху Средневековья отличает ижор от других финно-угорских народов, но очень близок особенностям древнего мезолитического населения Прибалтики
[436]. Все эти данные позволяют предположить, что данное племя образовалось путем смешения древнего населения с переселившимися в данный регион корелами. На основании археологических данных этот процесс традиционно датируется началом II тыс. н. э. Самым ранним артефактом, связываемым с ижорой, является овальная «черепаховидная» фибула X-XI вв., найденная в Колтушах
[437]. Однако О. И. Конькова отмечает, что в силу своеобразия обряда погребения ижоры наиболее ранние его формы являются археологически трудноуловимыми: «Таким образом, мы можем предположить, что к концу XI в. происходит переход от поверхностных кремаций (сожжений) к практически поверхностным ингумациям (захоронениям несожженного тела). Почему этот вывод для нас важен? Во-первых, потому, что сожжения умерших с помещением остатков в небольшие ямки – это обряд, отмеченный и в других районах Северо-Запада, например, в Северном Причудье в X-XI вв. Значит, это подтверждает наш вывод о том, что ижора по происхождению – коренное местное население. Во-вторых, становится понятным отсутствие на исследуемой территории археологических памятников конца I тысячелетия нашей эры – ведь их практически невозможно обнаружить!»
[438] Соответственно, отсутствие археологических следов ижоры в данном регионе до X-XI вв. еще не доказывает, что данного племени там не было в более ранний период. Эта же исследовательница приводит еще один косвенный аргумент в пользу его присутствия там до начала II тыс. н. э. Она обращает внимание на тот факт, что в «Житии Александра Невского» было прямо сказано о том, что ижора охраняла заключительную сухопутную восточноевропейскую часть пути «из варяг в греки»: «Еще заметим, что в этом рассказе прямо указывается, что ижора несла охранную службу “при краи моря и срежаше обою пути” (т. е. оба русла Невы при впадении в Балтийское море). О том, что, вероятно, и в предшествующие века подобная охрана была хорошо организована и эффективна, говорит отсутствие кладов на невском участке пути знаменитого торгового пути “из варяг в греки” с середины IX в. Ведь если охрана была надежной, то и не возникало таких драматичных ситуаций, когда, опасаясь нападения, проезжающие торговцы зарывали клад и, видимо, погибнув, уже не забирали из тайников спрятанное»
[439].
Однако занятие ими последнего восточноевропейского сухопутного участка трансконтинентальных торговых путей, открывающего выход в Варяжское море, едва ли могло состояться без согласия словен и русских князей, кровно заинтересованных в контроле над ними. Следует вспомнить, что возобновление бесперебойного функционирования Волжско-Балтийского торгового пути была одной из основных задач, ради которой и призывали Рюрика. В этой связи несомненный интерес представляет приведенное выше сообщение Иоакимовской летописи о даре Рюрика Ижоры в вено матери Игоря. Автор окончательной версии текста считал ее дочерью князя Урманского, но выше уже было показано, как возникло подобное умозаключение. С учетом расселения карел в Ижоре, скорее всего, эта территория была дана Рюриком родственникам своей жены. Брак с норвежской княжной давал первому русскому князю в лучшем случае отряд воинов, который еще надо было содержать. В случае необходимости на оперативную поддержку новой родни рассчитывать не приходилось. Брак с дочерью карельского вождя также давал возможность Рюрику опереться на вооруженную силу новых родственников. Хоть боевого опыта у них было меньше, чем у викингов, однако преувеличивать их слабость в этом отношении не следует: по данным на 1980 г., А. И. Сакса отмечает, что с X в. в погребениях Карельского перешейка встречается устойчивый набор воинского снаряжения, а всего в Северо-Западном Приладожье найдено 14 мечей, 25 наконечников копий и 15 боевых топоров IX-XI вв. Эти цифры в сочетании с высоким качеством оружия говорят том, что у карел уже в X в. сформировалась военная знать, игравшая значительную роль среди населения Карельского перешейка
[440]. Неудивительно, что впоследствии в булле папы Александра III к шведскому епископу Упсальскому Стефану, написанной между 1164 и 1189 гг., среди прочих опасных соседей шведов говорится об «инграх», а 9 января 1230 г. папа Григорий IX прямо предписал архиепископу Упсальскому и Линчепинскому запретить всем прихожанам-христианам под угрозой отлучения от церкви возить к язычникам карельским, ингерским, лаппским и ватландским оружие, железо, медь, свинец, чтобы в землях, лежащих близ Швеции, вера Христова не была искоренена ее врагами
[441]. Сравнивая норвежский и ижорский варианты, следует отметить, что дружина и, в случае необходимости, ополчение последнего племени были явно более многочисленными, чем сопровождавший дочь заморского конунга отряд, и, находясь в непосредственной близости, всегда могли быстро прийти на помощь. Версия о том, что уже с IX в. ижора охраняла стратегически важный выход в Варяжское море, представляется весьма правдоподобной, однако какие-либо данные о присутствии там отряда скандинавов в эту эпоху отсутствуют. Особенности положения Рюрика точно так же говорят о предпочтительности ижорского варианта. Из Никоновской летописи мы знаем, что внутри новгородцев определенная часть была недовольна правлением Рюрика, а исследования В. Л. Янина показали, что власть первого князя была достаточно существенно ограничена условиями договора. Вопрос вхождения карелы в конфедерацию призвавших его племен остается открытым. То, что помимо собственной дружины он всегда мог опереться на поддержку родственников своей жены, несомненно упрочивало положение Рюрика. Часть карел была связана с ним благодаря браку, другую часть он пытался покорить военной силой и обложить данью. Обильные пушные богатства северных лесов, доступ к которым он получал благодаря своей активной политике в землях карел, пользовались спросом на восточных рынках, а полученное в ходе торговли серебро еще больше усиливало позиции Рюрика. Наличие разнообразных связей с карелами давало Рюрику дополнительные экономические и военные ресурсы, несомненно усиливавшие его позиции и внутри конфедерации призвавших его племен. Сообщение Иоакимовской летописи о даре Рюрика своей жене Ижоры в вено подтверждает то, что взаимоотношения с карелами были одним из приоритетов первого русского князя.
