В свете этого становится понятным и неожиданный выбор им имени для сына. Норманисты пытались вывести имя Игоря из скандинавского Ingvarr, однако А. Г. Кузьмин показал ошибочность данной этимологии как по территориальным (родственные Игорю имена встречаются как на кельтских территориях, так и в Византии), так по хронологическим (в Византии дочерью Ингера была мать императора Льва VI, родившегося около 866 г. Дед его, следовательно, носил свое имя уже в начале IX в., т. е. тогда, когда скандинавов в империи однозначно не было) причинам. Этимология имени Игорь остается неясной, однако отечественный ученый А. Н. Попов связал его с племенным названием ижоры
[442]. «Это древнее слово ингере сохранилось в самоназваниях ижоры. Так, по берегам реки Хэваха (Коваши) ижоры еще недавно называли себя – ингеройсет (в единственном числе – ингеройнен), а на севере, в вуолских и лембаловских лесах – инкерикот (в единственном числе – инкерикко). Именно от этого неясного нам сейчас слова ингере произошло и русское наименование народа ижора…»
[443] Впервые весьма близкая форма упоминается под 1221 г. Генрихом Латвийским при описании того, как эсты «перешли Нарову и сделали далекий поход в землю, называемую Ингардия, относящуюся к Новгородскому королевству», и благодаря внезапности «нанесли ингарам тяжкий удар»
[444]. Шведская «Хроника Эрика», описывая события 1229-1319 гг., дает для данной территории уже форму Ингер
[445]. С другой стороны, Лиутпранд Кремонский, бывший в 949 и 968 гг. послом в Константинополе, рассказывая о походе Игоря на столицу Византии, передает имя русского князя в форме Ингер (Inger)
[446], в точности соответствующем названию ижоры. Константин Багрянородный в том же X в. называет «архонта Росии» Ингорем
[447], и точно так же именует его при переговорах со Святославом другой византийский император – Иоанн Цимисхий. Эту же форму дает и Иоакимовская летопись. Вопреки иной раз встречающемуся мнению, не ижора получила свое название в честь Игоря, а, наоборот, сын первого князя был назван в ее честь. Наречение своего наследника именем, тождественным названию племени его матери, свидетельствует о том, какое долговременное значение придавал этим связям Рюрик, причем не только для себя, но и для своего преемника. Впоследствии показательны как верность ижоры главному городу Северной Руси, так доверие новгородцев к этому племени, не родственному им ни по крови, ни по вере (еще к моменту Невской битвы крещеным был один только их старейшина Пелугий), ни по языку. Причину столь непоколебимой верности и столь значительного доверия понять будет гораздо легче, если допустить, что связь эта сложилась еще во времена первого князя.
В какой степени Рюрик справился с возлагаемыми на него ожиданиями, которые были определены нами в первой главе? Хоть письменные источники крайне скупы на описание его деятельности, однако в Иоакимовской летописи мы читаем: «Рюрик по смерти братии облада всею землею, не имея ни с кем войны. В четвертое лето княжения его переселися от старого в Новый град великий ко Ильменю, прилежа о росправе земли и правосудии, яко и дед его. И чтобы всюду росправа и суд не оскудал, посажа по всем градом князи от варяг и славян, сам же проименовася князь великий, что по-гречески архикратор или василевс, а онии князи подручни»
[448]. Как видим, этот источник отмечает исполнение им основной функции по осуществлению правосудия, подчеркивая при этом его преемственность с Гостомыслом. С учетом того, что племенные княжения у славян существовали еще до призвания Рюрика, характеристика его как великого князя верна если не по форме, то по сути.
Относительно второй важной функции нового правителя по восстановлению и регулированию трансконтинентальной торговли А. Н. Кирпичников, опираясь на данные американского нумизмата Т. Нунана, констатировал, что упадок поступления в Европу арабского серебра в 850-х гг. сменяется его резким подъемом в 860-890-х гг., что свидетельствует об успешности мер Рюрика по восстановлению волжско-балтийской торговли
[449]. В целом во второй половине IX в. число находок восточных монет на о. Готланд и в материковой Швеции возросло в восемь раз по сравнению с первой половиной столетия с 800 по 849 г.
[450]
Однако В. Н. Седых, исходя из все тех же данных Т. Нунана, в целом ряде своих статей указывает, что во времена Рюрика, наоборот, происходит падение торговли с Востоком. Не отрицая увеличения количества кладов, он на основании анализа их состава отмечал, что многие из дирхемов, импортированных в Восточную Европу до времени правления Рюрика, еще долгое время оставались в обращении, что представляет разительный контраст незначительному количеству старых монет в кладах на мусульманском Востоке. Для того чтобы определить, кто из исследователей прав, обратимся к последнему по времени исследованию этого вопроса И. В. Петровым. Применительно к Волховско-Ильменскому региону известные на настоящий момент данные показывают следующую картину: «860-870-е гг. на Волховско-Ильменском денежном рынке характеризуются выпадением 6 кладов (3963 экз.) и 9 отдельно поднятых монет… Таким образом, общее количество монет – 3972 экз. Очевидно, что количество монет, находившихся в обращении, возрастает по сравнению с 825-850-ми гг. в 132,4 раза (3972: 30).
Для этого этапа характерно наличие кладов самых разнообразных размеров. В 3 кладах количество монет не более 100 экз. (Рюриково городище, 855-861 гг. – 6 экз.; Рюриково городище, 867 г. – 7 экз.; Потерпельцы, 865/66 г. – 60 экз.). В 1 кладе зафиксировано более 100 экз. (Кирилловский, 864/65 г. – 203 экз.). В 2 кладах содержится более 1000 экз. (Шумилово, 870/71 г. – 1326 экз.; Любынь, 873 г. – 2361 экз.).
Среднее количество монет в этих кладах составляет 660,5 экз. (3953: 6).
Очевидно, что размер состояний 860-870-х гг. значительно увеличивается по сравнению с предшествовавшим временем! Финансовые возможности наиболее зажиточных групп населения выросли в десятки раз, они уже нашли способы накапливать состояния, состоящие из тысяч дирхемов!»
[451] Кроме того, мы видели, что предшествующий всплеск торговли по Волжско-Балтийскому пути сопровождался увеличением площади Ладоги. Однако расширение площади этого города и увеличение плотности его застройки археологи фиксируют и для периода 860-890-х гг.
[452] Поскольку в предшествующий период увеличение площади этого важнейшего в Восточной Европе города на Волжско-Балтийском пути свидетельствовало об увеличении роста торговли, у нас нет никаких оснований полагать, что в рассматриваемый период дело обстояло как-то иначе. Таким образом, сочетание как резкого роста найденных дирхемов, так и расширение площади Ладоги в своей совокупности достаточно красноречиво показывает, что со своей второй задачей Рюрик блестяще справился. По мнению исследователей, именно вдоль Волжско-Балтийского пути распространялись и основные признаки складывающейся государственности: «Вышеперечисленные факты указывают, что княжеские дани и суд в древнейший период распространялись на северо-восток Восточной Европы старым балтийско-волжским путем: из Новгорода через Ладогу и водную систему Ладожского озера в реки бассейна Белого озера или по Мсте и верховьям Мологи и далее в Волгу…»
[453] Наряду с этим основным торговым путем внимание начинает уделяться и складывающемуся новому пути «из варяг в греки». Византийская вислая печать, найденная на Рюриковом городище, датируется IX в. и трактуется как свидетельство налаженных торговых связей или как след дипломатической и служебной переписки
[454]. Держава Рюрика занимала весьма удачное географическое положение, контролируя выход к Балтийскому морю, а с помощью системы волоков имела доступ в Западную Двину, Днепр и Волгу.
