Судя по тому, что здесь выходил на берег к Олегу киевский князь Аскольд, тут же и убитый, можно предполагать, что и самое жилище Аскольда находилось в этой же местности. В середине XII века здесь действительно существовал княжий двор, быть может, на Берестове, любимом селе святого Владимира, но обозначенный «под Угрьскимъ», так как Берестово находится ниже по течению Днепра.
Отсюда, вдоль берега, в самых горах начиналось особое поселение варягов, быть может, очень древнее, это варяжские пещеры, где в первое время, несомненно, скрывались для богослужения первые христиане Киева. Впоследствии здесь основался Печерский монастырь. Известно также, что и в других береговых горах Киева также находятся пещеры, ибо первобытное его население, особенно мимоходячее, собиравшееся сюда на работу или на промысел от всех верхних земель, всегда нуждалось во временном приюте, который устроить легче всего было в береговой пещере.
Таковы существенные черты киевского первоначального обиталища.
Выгоды местоположения должны были очень рано сосредоточить здесь те рабочие промышленные руки, в каких наиболее нуждалась вся страна. А вся страна, как мы упоминали, очень нуждалась в безопасном и правильном сношении с Царьградом. Для ее целей Киев, естественным порядком, сделался перевозником или собственно посредником этих сношений.
По всему вероятию, долгое время киевское население работало только одним веслом, да и то вместе с северными людьми, чему доказательством могут служить особые славянские, т. е. северные, названия порогов, так как несомненно, что славянские варяги были если не первыми, то сильнейшими двигателями торговых сношений с югом. Можно с вероятностью предполагать, что караваны, собиравшиеся от верхних земель в Киеве, в начальное время переправлялись общими усилиями всех участников греческого торга, купцами и мореходами всех верхних городов, которые нуждались в этом торге.
Это могут подтверждать походы на Царьград Олега и Игоря, в которых обыкновенно участвовали, кроме варягов, славяне, кривичи, чудь, меря, весь, радимичи, древляне, северяне – вся земля. Если эти верховые племена заодно с Киевом хаживали на Черное море воевать, то нельзя сомневаться, что в мирное время они туда же хаживали и торговать. Сам их сбор для военного похода не мог возникать только по повелению князя, ибо этот князь не был еще полновластным владыкой всей земли и его повеление для отдаленных и независимых земель еще ничего не значило.
Такой сбор мог устраиваться с особым успехом не иначе как по случаю давнего участия верховых племен в обычных торговых походах в Черное море, о которых имеем достоверное и подробное свидетельство уже от первой половины X века. Поэтому сборище верховых племен в военных походах Олега и Игоря может обнаруживать состав обычных торговых караванов, конечно, на случай войны, взамен купцов и послов, пополняемых военного дружиной.
Впрочем, важнейшим подтверждением обычных торговых путешествий в Царьград купцов и послов из всех главных городов Русской земли, как от киевских, так и от верхних, служат договоры с греками Олега и Игоря, где торговцы и послы обеспечиваются цареградским кормлением и где Олег устанавливает даже оброки – уклады на все эти города. В это время Киев находился уже под рукой великого князя, принадлежал сам себе и все-таки выговаривал льготы и всем прочим городам Руси, да и послов посылал не только от себя, но и ото всех прочих городов, общих послов
[85].
Все это показывает, что в прежнее время, когда в Киеве еще не было общей руководящей власти, города, по крайней мере наиболее сильные в сношениях с греками, действовали сами собой, независимо и самостоятельно. Так, например, могли действовать Новгород, Полоцк, Смоленск, Чернигов.
Служа сборным местом для всех северных ватаг, отправлявшихся в Черное море, Киев на первое время, как мы сказали, не мог принадлежать никакому племени исключительно. Мы говорили, что и в земле полян он был крайним, почти пограничным местом с другими племенами, а по значению сборного места он, в сущности, должен был принадлежать всем племенам, всей земле. Вот по какой причине летописец отмечает, что киевляне были обижаемы не только древлянами, но и иными окольными племенами, так что, по ходу летописной речи, и самое владычество хазар явилось как бы на помощь от этих обид. Обиды, конечно, заключались в том, что каждое верховое племя, проходя мимо и оставаясь до времени сбора всех ватаг, хозяйничало здесь как у себя дома, как в своей земле; почитало киевское место как бы общей собственностью. Если так было, то становится очень понятным, почему все верхние земли смотрели на Киев как на свое средоточие, почему они все собрались с Олегом, дабы овладеть этим средоточием и почему, наконец, Киев получил имя Матери всех городов русских. Действительно, он был воспитателем и кормильцем промысловой жизни всего севера. Он передвигал эту жизнь и прямо на юг в греческий Царьград, и на юго-восток к древнему Танаису – Боспору, и к берегам Каспия, в страну хазар.
Если бы это был город одного племени, то по своему торговому местоположению он необходимо возродился бы в особое самобытное и самостоятельное княжество еще до прихода варяжских князей. А его самобытность и владычество над Днепровскими воротами необходимо держали бы в известной тесноте и подчиненности и весь север страны. О таком положении вещей летопись не помнит. Владычество хазар тоже едва ли касалось свободы сообщений по днепровскому руслу. Собирая дань с населения по восточным берегам Днепра, хазары едва ли могли владеть его широким и порожистым потоком и потому Божья дорога – этот поток больше всего находился в зависимости от верхних земель. Припомним, сколько усилий в поздние века употребляли турки, чтобы запереть ворота Дона от донских казаков или самый Днепр от удалых запорожцев. Быть может, в этих самых обстоятельствах скрывались причины, почему киевское место должно было находиться во всегдашней зависимости от северных людей и возродилось в полной самобытности только по случаю окончательного переселения этих людей в Киев.
Каким образом из простого перевозника и крепкого узла сношений севера с югом или же из простого волостного родового городка Киев, наконец, делается господином окрестной страны, на это мы имеем ответ уже в показаниях начального летописца.
Мы говорили в первой части нашего сочинения, что значение волостного городка вполне зависело от скопления в нем достаточно храброй и отважной дружины. Тогда из оборонителя своей родовой волости он легко вырастал в завоевателя чужих волостей и городков и распространял свое владычество куда было возможно. Так, несомненно, сложились особые большие волости или области, на которые распределялось наше славянское население перед призванием варягов. Мы узнаем и из последующей истории, что по тем же причинам одни города и области возвышались, другие упадали, как потом упал и самый Киев и как, быть может, возвышались и упадали города в более отдаленную эпоху, о которой не осталось памяти
[86].
