Однако терпеливо ждать неизвестно чего поляки не были настроены. Кстати, не настроены были не только они: скажем, русская элита после отмены крепостного права все настойчивее требовала политических прав, то есть ограничения самодержавия, «конституции». Недовольным можно было заткнуть рот, но ведь Александр II вроде бы отказался от таких методов установления порядка! Однако колоссальная проблема для всей страны и для него лично заключалась в том, что, искренне желая не давить, а договариваться, он не мог в одночасье приобрести навыки и политическую культуру, необходимые для терпеливого поиска компромиссов и спокойных, взвешенных решений.
Со своей стороны, таких навыков не имело и общество (ни польское, ни русское), так что конфликты становились неизбежными. И если реакция Николая I на любые конфликты была легко предсказуема и ни у кого не было по этому поводу никаких иллюзий, то политика его наследника создавала колоссальную зону неопределенности. Где предел уступок? Являются ли они признаком силы или, наоборот, слабости власти? Что мы получим, усилив давление на правительство? Такое прощупывание почвы – нормальная черта политической жизни, но только при одном условии: что все участники процесса это понимают. Есть все основания считать, что до конца своих дней Александр II так окончательно и не смог определиться, какие методы решения конфликтов ему ближе: привычные, то есть силовые, или все же новые, основанные на переговорах и поиске компромиссов. Вероятно, в глубине души император всегда был убежден, что внутри страны (в отличие от международной политики) ему договариваться не с кем и незачем. Но давить и «не пущать» тоже не очень хотелось. Отсюда то, что его министр П. А. Валуев называл «политикой немыслимых диагоналей». Колебания же в политике никогда и никому не приносили пользы.
Вот и польское восстание не вспыхнуло вдруг, в одночасье. Оно созревало на протяжении нескольких лет, когда показная строгость правительства сочеталась с отсутствием у него ясной программы, с реальным ослаблением власти, с постоянными сменами наместников и попытками разговаривать с польской элитой сразу и примирительно, и жестко. Когда же в начале 1863 года восстание перешло в активную, вооруженную фазу (столкновения русских армейских частей с польскими партизанскими отрядами продолжались после этого около полутора лет), то ставки для России уже были очень высоки и выбора практически не оставалось. Дело в том, что в конфликт вмешались европейские державы, прежде всего Франция и Англия. От России требовали восстановить конституцию Царства Польского 1815 года (она была отменена Николаем I после восстания 1830 года), отменить все религиозные и языковые ограничения, объявить амнистию и т. д. На горизонте опять замаячила война, причем с теми же самыми противниками.
В этот тяжелый и смутный момент колоссальную поддержку Александру II и правительству оказало русское общественное мнение. Во-первых, поляки нарушали все мыслимые представления о «честных боевых действиях», что крайне негативно воспринималось в России. Но ключевым моментом было то, что они хотели восстановления Польши в границах 1772 года, то есть включая белорусские, литовские и украинские территории, где самих поляков было меньшинство. Русское же общество однозначно считало, что эти земли – историческая часть России. В итоге если до восстания многие сочувствовали полякам, то теперь все сочувствующие должны были умолкнуть. Достаточно сказать, что популярность Герцена, который поддерживал восставших, резко упала, и тираж его газеты «Колокол», доходивший до 2–3 тысяч экземпляров, упал до 500. Напротив, тираж «Московских ведомостей» М. Н. Каткова, который возглавил мощную антипольскую пропагандистскую кампанию, резко вырос.
Александр II.
В итоге восстание было подавлено. Важную роль в этом сыграла не только армия, но и либеральные бюрократы, которые в союзе со славянофилами смогли провести в Польше быструю и радикальную крестьянскую реформу. Надо сказать, что после отмены крепостного права в России многие из них оказались не у дел: уступая давлению недовольных помещиков, Александр II отодвинул реформаторов от реальной власти. Теперь они вновь были призваны в строй и срочно направлены в Польшу. Задача, которую поставил перед ними император, заключалась в том, чтобы изолировать польских помещиков от польских же крестьян и сделать последних опорой русской власти. С этой целью крестьянам практически даром передавалась большая часть помещичьих земель. Считается, что реформа удалась.
Александр II и Мария Александровна в санях. Рисунок из Русского художественного листка В. Ф. Тимма.
В истории царствования Александра II и вообще в русской истории XIX века польское восстание во многом стало переломным. Оно оказалось поводом для такого сплочения русского общества, какого страна не видела с 1812 года. При этом принципиальное отличие от Отечественной войны заключалось в том, что теперь консолидация произошла на почве противостояния не конкретному агрессору, а обобщенному Западу. Возможно, этот процесс был неизбежен и произошел бы и без «помощи» поляков, хотя, наверное, и не в таких формах. Так или иначе, не случайно, что уже в 1869 году выходит знаменитое сочинение Н. Я. Данилевского «Россия и Европа», построенное на представлении о враждебности России Западу и о лежащей на русских миссии «спасения» умирающей Европы – естественно, путем войны с ней. Спустя несколько лет милитаристские грезы Данилевского неожиданно станут явью…
Говоря о многонациональной Российской империи 1860 – 1870-х годов, конечно, нельзя обойти вниманием и такой регион, как Средняя Азия. В отличие от Кавказа расширение империи в эту сторону не было при Александре II запланированным и происходило в основном стихийно. Дело в том, что малочисленные части русской армии не могли полноценно контролировать очень протяженную границу, которая отделяла казахскую степь (казахи приняли российское подданство в первой половине XIX века) от Кокандского и Хивинского ханств. Более или менее организованные отряды кокандцев и хивинцев совершали постоянные набеги на казахов и на немногочисленные укрепленные пункты, занятые российской армией. Ни Петербург, ни даже оренбургский генерал-губернатор из-за постоянно менявшейся обстановки не могли оперативно руководить действиями местных русских военачальников, которые постоянно брали на себя инициативу, принимая судьбоносные, как потом оказывалось, решения. Например, в июне 1865 года генерал-майор М. Г. Черняев, военный губернатор недавно созданной Туркестанской области, взял крупнейший город региона Ташкент, чем необычайно удивил петербургское начальство. «Ташкент взят генералом Черняевым. Никто не знает, почему и для чего», – записал в дневнике министр внутренних дел П. А. Валуев. Но пока министры и сам император недоумевали, русское общество рукоплескало Черняеву, который неожиданно для себя самого обрел всероссийскую популярность.
