Осторожно ступая по парадной лестнице, Савелов быстро преодолел семь этажей и оказался перед чердачной дверью, заклеенной полоской бумаги с круглыми милицейскими печатями. Заперта дверь была на обычный амбарный замок.
Надо же, столько лет прошло, а замок все тот же! – обрадовался ему, как старому знакомому, Савелов. Тогда они его открывали просто гвоздем. В шальные школьные годы Савелов с приятелями не раз пробирались на крышу дома, чтобы там покурить, позагорать на весеннем солнышке или, затырясь за вентиляционными кубами, распить бутылку-другую «Солнцедара» – алжирского портвейна, более похожего на чернила, чем на вино.
С их крыши хорошо было наблюдать за военными парадами и демонстрациями на Красной площади, до которой рукой подать, и смотреть на расцветающие над Кремлем разноцветные грозди праздничного салюта. Бывало, ребятню на крыше засекала с земли милиция или дворники-татары, и тогда приходилось отрываться от них по винтовой пожарной лестнице.
Сорвав с двери бумагу с печатями, Савелов потянул замок на себя – в замочных петлях осталась висеть только дужка. Теперь и гвоздя не надо, усмехнулся он. Как все в стране: с виду – монолит, а ткнешь пальцем – труха одна…
Чердак освещала тусклая лампочка. При появлении человека, испуганно пискнув, шмыгнула под перекрытие крыса да с шумом взлетели со стропил голуби. Но скоро они успокоились, лишь настороженно следили за человеком круглыми бусинками глаз. На одном из деревянных стропил у выхода на крышу Савелов увидел угловатые, неровные буквы, вырезанные когда-то финкой с красивой наборной ручкой другом его детства Женькой Горлатым, внуком знаменитого комиссара гражданской войны, и имевшие отношение непосредственно к нему, Савелову: «ВАДЬКА + МАРГОША = ЛЮБОВЬ».
С внезапно подступившим к горлу комом провел он по буквам ладонью, будто стирая пыль десятилетий, а услужливая память тут же вырвала из забвения пронизанный весенним солнцем переулок с ветхой церквушкой у перекрестка и плывущую в облаке тополиного пуха длинноногую синеглазую девчонку Риту из соседнего подъезда их строго номенклатурного дома.
Давно эмигрировал в Израиль запойный пьяница и неугомонный хохмач Женька Горлатый. Говорят, излечившись в земле обетованной от алкоголизма, он там отрекся даже от своей знаменитой комиссарской фамилии.
И было так угодно судьбе, что та длинноногая девчонка Рита пронеслась то ли благодатным весенним ливнем, то ли опустошительным смерчем по жизни Савелова, чтобы оставить теперь ему лишь могильный холод отчаяния, неверия в себя и вообще ни во что на свете…
«Глаза-то у тебя волчьи, затравленные», – с горечью вспомнил он слова отца. Вспомнил и усилием воли заставил себя разозлиться: обложили, сволочи, как волка, но попробуйте еще затравить.
Я вам не лох, ребята! Я через такое в Афгане прошел, чего вам в угарных пьяных снах не приснится…
И вот уже скрипят под ногами ржавые ступеньки винтовой лестницы, намертво впившейся в глухой торец дома. И хорошо проглядывается отсюда кусок пустынной в этот ночной час улицы. Порывистый ветер сбивает с деревьев мокрую листву и буквально до костей пронизывает Савелова.
«Я вас всех сделаю, сволочи! – крутится заезженной пластинкой в его мозгу. – Мне никак нельзя в ваши лапы! Я еще кресты, что висят на мне, у бога не отмолил…»
Но вот и последняя ступенька метрах в трех от мокрой, заваленной листьями земли. Спрыгнув с нее, он сразу метнулся в тень и прислушался. Никаких посторонних звуков, только тоскливый вой ветра да громыхание жестяной кровли на соседних домах.
Однако, пройдя вдоль темной гранитной стены до угла и выглянув на улицу, Савелов вынужден был снова вжаться в стену – напротив, под аркой трехэтажного дома, маячили четыре мужских силуэта. Холодный осенний ветер донес их сиплые голоса:
– Ну, блин, ночка, как у цыгана дочка!
– Дернем по граммульке, авось согреемся?
– Из горла, без закуси?..
– В подъезде у мента стаканом и чем заесть разживемся.
– А если объект там нарисуется? Упустим, блин!
– Не бзди – пока мы тут на ветру, он в теплой постели, поди, девятый сон досматривает.
Судя по всему, топтуны сговорились. Через некоторое время, горбатясь от пронизывающего ветра и прикрываясь газетами от дождя, четверо неприметных мужичков перебежали улицу и скрылись под аркой номенклатурного дома. Когда стихли их шаги, Савелов оторвался от спасительной стены, метнулся в соседний двор и проходными, исхоженными в детстве дворами быстро добрался до своей «Волги». Ищите теперь ветра в поле!.. – не обнаружив засады в кустах, довольно усмехнулся он.
Промозглый рассвет застал серую «Волгу» далеко за Тулой. Когда вдали на подъеме показалась дорога, пересекающая основную трассу, Савелов свернул на обочину и достал из кармана аккуратно сложенную карту с грифом: «Совершенно секретно». Так и есть – стратегическая бетонка, убедился он. – Только бы в дожде не напороться лоб в лоб на какой-нибудь ракетовоз с солдатиком-первогодком за рулем.
На перекрестке Савелов уверенно свернул на указанную дорогу, которую днем с огнем не отыщешь на обычных картах, и выжал из своей «Волги» все, на что был способен ее двухсотсильный «мерседесовский» двигатель. Он понимал, что его преследователи, опростоволосившись на московских улицах, будут пытаться во что бы то ни стало перехватить его в пути. Еще он знал, что сегодня спозаранку в квартиру отца вломится под благовидным предлогом «конторский» топтун в ментовской форме и, отрекомендовавшись, вероятнее всего, новым участковым, заглянет во все потаенные углы квартиры. Не обнаружив того, кого ищет, он устроит старику форменный допрос с угрозами и матюками. Впрочем, на матерщину академик Савелов умеет ответить такими трехэтажными форшлагами, что у «участкового» уши завянут. А потом они со злости начнут, если уже не начали, такой трезвон по всей стране, что телефонные аппараты и радиопередатчики задымятся…
Перво-наперво его оппоненты возьмут под контроль все основные магистрали, ведущие к Черному морю. Все, но вряд ли они догадаются искать его на стратегических дорогах ракетных войск, которые, незаметно соединяясь друг с другом под покровом густых лесов, покрывают квадратами почти всю европейскую часть страны. Разумеется, в век спутников и радаров для потенциального противника эти дороги – секрет Полишинеля, но внутри страны распространяться о них не принято. Способ исчезновения подполковника Савелова из Москвы по этому маршруту разработан и подготовлен самим многоопытным в тайных делах генералом Толмачевым.
После получаса бешеной гонки по пустынной бетонке Савелов свернул на незаметную, присыпанную палой листвой грунтовую дорогу, петляющую под раскидистыми лапами вековых елей. Грунтовка вывела его к крутому косогору, под которым до горизонта простиралась заросшая камышом и чахлым березняком болотина.
– Приехали! – сказал вслух Савелов, увидев между елей, неподалеку от косогора, стожок осенней отавы.
Под ним он обнаружил то, что там должно было быть, – серую «девятку» с форсированным двигателем, пятью канистрами бензина в багажнике и спецпропуском в запретную зону под лобовым стеклом. Перегрузив в «жигуль» из «Волги» инструмент и свои вещи, Савелов разогнал ее на прямом участке грунтовки и, резко крутанув руль вправо, выбросился в мокрую густую траву. Машина взлетела над косогором и, перевернувшись, тяжко ухнула в болото метрах в восьми от берега. Пока Савелов прихлебывал из крышки термоса горячий кофе, топь поглотила «Волгу».
