Когда голод стал частью инстинкта, тот приказал: «Ищи пищу! Иди на запах!»
И тогда человек без имени развернулся и побрел туда, откуда вкусно пахло печеной картошкой, туда, где возле ларька «Веселая картошка» стояли три машины с еще более веселыми, чем картошка, парнями и девчонками.
Эти ребята по сути своей не были совсем уж законченными подонками. Так, «мажоры», выехавшие покататься со своими подругами. Да и мажорами их назвать нельзя, какие они, к черту, мажоры? Мажоры в это время суток тусуются где-нибудь в пафосном ночном клубе, разбрасывая направо и налево папенькины деньги, у этих денег хватало только на бухло, на бензин для тюнингованной «Приоры», ну и на картошку, печенную в микроволновке и нашпигованную сомнительного качества салатиками, очень хорошо сочетающимися с отравой из металлических баночек. И деньги не папенькины… или не всегда папенькины. Работают, чего уж там. Автослесари, продавцы, электрики – кого только нет. Нормальная тусня, свои пацаны, в натуре. И с судимостью есть, и просто на папиной машине. На автотусню еще рано, можно и пожрать, почумиться, музон послушать!
Да нормальные так-то ребята, только вот бомжей не любят. Ну просто-таки ненавидят. За что? Да кто знает… может, видят в них самих себя, лет эдак через… много. Или немного. Начни колоться, бухать – как сосед Витали или как пацан из соседнего дома – и ты легко станешь таким, как этот опустившийся урод, который тянет к тебе руку и хрипло требует: «Дай! Хочу есть! Дай!»
Они не сразу начали его бить. Вначале смеялись, дразнили, протягивая к нему руку, в которой лежал пластиковый бокс с восхитительно пахнущей картошкой, потом начали отталкивать, пихая в грудь ногами и руками, стараясь не пачкать руки, затем начали материться, выбирая выражения покруче, не обращая внимания на своих девчонок. Впрочем, девчонки могли завернуть ругательства и посложнее, так что ничуть не удивились и лишь возмущенно загалдели, когда парни начали пинать бродягу.
Пинали не сильно – так, поучить наглеца. Не сильно – до тех пор, пока тот в очередной раз не упал – как раз на белую «Приору» Виталика, любовно вымытую своими руками (на мойке поцарапают!). Притом своей поганой спиной снес водительское зеркало – не совсем снес, просто загнул, но какого хрена?! Покуситься на святое, на «тачку»! Какой нормальной пацан это потерпит, да еще и от мерзкого бомжары?!
Если бы бродяга был стариком – седоволосым, морщинистым, дряхлым – скорее всего, ему все это сошло бы с рук. Но бомж был молод, высок, только двигался как-то странно, дергано, будто обкуренный или обколотый, как зомби из пиндосского сериала. Ну а раз молодой борзеет – тогда получай!
Виталик пинал бомжа уже всерьез, остервенело, яростно, забыв о том, что едва избежал реального срока по «хулиганке». Стоит сейчас появиться ментам – и каюк! Загребут, припишут нарушение режима, и «условняк» превратится в три года у параши! Но ярость застила разум, глаза накрыла пелена, и даже подружка, Ленка Никифорова, повисшая на плече, не могла его остановить! Да и что она сделает против девяностокилограммового парня, который совсем даже не чужд «качалке»? Крепкие руки, дубовая голова, как говорил мастер Семен Михалыч. Простой парень из Подмосковья, не хуже и не лучше многих – таких же, как он.
Толкнул Ленку – чуть не упала, заголосила. Повернулся к ней, обложил – пока обкладывал, бомж умудрился подняться, и снова: «Дай! Еду – дай!»
Виталик примерился, перенес вес на носок правой ноги, развернулся для хлесткого удара, способного своротить челюсть любому, не только придурку в дурацком плаще, и выстрелил натруженным кулаком, из-за которого как раз едва не загремел на нары. (Выбил зубы одному черножопому – а не фиг шататься, где ни попадя! И замечания делать пацанам!)
Кулак уже предвкушал хруст хрящей, ноющую боль от соприкосновения с черепом наглеца, ощущения горячей мокроты, но ничего этого не получилось. Вместо того носитель зубодробительного кулака вдруг поднялся в воздух, перевернулся вверх ногами и рухнул на пыльную плитку, уложенную по приказу ненавидимого «настоящими москвичами» Собянина, исчадья ада, заполонившего своей плиткой всю столицу и не дающего москвичам жить так, как они хотят.
Удар о тротуар был таким сильным, что изо рта Витали вырвался едва ли не фонтан слюны, окрашенной розовым, в довершение ко всему он жестоко прикусил язык, сразу же наполнивший рот пригоршней крови. Сознание помутилось, и Виталик вырубился не хуже, чем если бы получил в челюсть от Майка Тайсона, известного своими нокаутирующими ударами.
А бомж тем временем подошел к капоту «Приоры» и стал есть из коробочки, оставленной Виталей – руками, механически засовывая картошку и ее содержимое в свою уродливую пасть. Выглядело это гадко – кусочки смеси-наполнителя падали на светлый плащ, ползли по нему, оставляя дорожки слизи, будто мерзкие садовые слизняки, но бомж не обращал внимания на подобные мелочи, он совал в рот куски, захватывая грязными пальцами кашеобразную массу, глядя в пространство остановившимся взглядом удивительно синих, каких-то нереально синих глаз.
Никто ничего не понял – все застыли на месте, как соляные столбы, и только когда Ленка дурным голосом завопила: «Убииил! Ты убииил его, сука!» – сообразили, что какой-то там поганый бомж только что вырубил Витальку, их пацана, их признанного авторитета и просто дружбана, за которого они должны порвать любого, как говорит пацанский кодекс.
И тогда вся стая, все четверо пацанов, крепких, спортивных, двинулись на бомжа – покарать! Покарать за наглость, за противную рожу, за Виталю – ни за что, в натуре, брошенного в пыль! Да просто за то, что жизнь не совсем удалась, и потому, что могут хоть на ком-то выместить свою злость и разочарование! Как он смел, грязный, вонючий, посягнуть на Пацана? На Своего? Того, кого он и пальцем коснуться не смеет!
Бомж доел картошку, облизнул пальцы, аккуратно поставил на место пустую коробку. На поедание здоровенной картохи с четырьмя наполнителями у него ушло не больше десяти секунд. Он буквально всосал содержимое контейнера, как унитаз всасывает хозяйское дерьмо. Рраз – и нету!
Когда Михась был уже на расстоянии удара, бомж вдруг раздвинул окровавленные губы и хрипло каркнул:
– Еще! Еду! Хочу есть!
С яростным «кий-я!» Михась провел маваши-гири в голову бродяги, уверенный в полном успехе, но тот медленно, очень медленно и мягко отвел его ногу, совсем не изменившись в лице, каменном, как у статуи, и так же обманчиво медленно коснулся гениталий противника, точно попав туда, куда собирался. Михась почти не потерял сознания, скрючившись на земле, и теперь лишь тяжело дышал и постанывал, зажимая ушибленную мошонку.
Толян и Серега были поосторожнее, они напали с двух сторон, готовые ко всему, опытные уличные бойцы – но и они легли через несколько секунд. Толян выключился от такого же, обманчиво мягкого касания в солнечное сплетение, с Серегой все было гораздо хуже, он напоролся на тычок в горло и едва не получил перелом гортани. Просто так легли карты. Перебор. Сейчас он хрипел и кашлял, сидя на заднице, глядя на бомжа изумленными, слезящимися от боли глазами.
