Олджуна закричала и, неловко подогнув ногу, рухнула в разверстую дыру.
* * *
Отталкиваясь от земли локтями, она попыталась выкарабкаться из-под засыпавших ее обломков. Скорее, скорее выбраться из гиблого места! Но вход начал стремительно отдаляться. Дыра мгновенно превратилась в глубокую тусклую нору. Олджуна услышала позади чье-то копошение и затравленно оглянулась…
Нора оказалась жилой. Из темных извилистых углов и проломов, прорываясь сквозь вретище густой паутины и мышиные гнезда, к Олджуне ползли, лезли, тянулись подземные обитатели. Воздушная душа и во сне не смогла бы представить таких страшилищ!
Густо всхрапывали и шипели разинутые пасти на обоих концах продернутой в чешуйчатый панцирь ящерицы. Длиною она была с двух средних собак. Сквозь тройные ряды ее тонких, как иглы, зубов высовывались и исчезали раздвоенные язычки. Из бородавчатых сосцов, усеявших рыбье брюхо, капало вперемешку черное и белое молоко. Другой зверь, с лисьей мордой и росомашьим туловищем, смотрел на Олджуну насмешливыми глазками-бусинами. В оскаленной пасти вострились ряды клыков. Приседая на передние лапы, зверь бешено вихлял задом и размахивал лысым хвостом цвета дождевых червей.
В левом углу зелеными гнилушками светились безумные глаза двух косматых демониц. Одна была облачена в разорванную до пояса мужскую рубаху. Костлявые бедра второй опоясывали лохмотья натазников. Хихикая и подмигивая друг другу, они трясли тройными грудями, покрытыми заплесневелым лишайником… Олджуна едва опознала сестер, некогда живших в покинутой юрте Сордонга. Тут же белесый уродец с большой головой на тоненькой шейке беззубо улыбался вывороченными губами.
Страшилищ было всего несколько, но казалось, что наступает целая толпа. Шагу не дойдя до Олджуны, они остановились. Приподнявшись на толстых лягушечьих лапах, двухголовая ящерица издала утробный звук. Из-под брюха ее выкатилось огромное яйцо. Когда оно приблизилось, Олджуна поняла, что это не яйцо, а человеческий череп с остатками обгорелой кожи.
– Не узнаешь? – лязгнул он осколками темных зубов. Мерцая багровыми глазницами, хохотнул: – Ну и забывчива ты, родственница! Я же дядюшка твой, Сордонг!
Белые могильные черви выбились из ноздревых дырок черепа и встали дыбом, жадно разглядывая гостью.
Утренняя еда в Олджуне начала подвигаться к горлу. «Я в обмороке, – подумала женщина и для верности кивнула головой самой себе. – Да… голова болит. Тимир стукнул по ней кулаком. Я лежу на полу в юрте, а все, что вижу перед собой, – наваждение и блажь. Я не пробуждалась и не плакала. Урана не давала мне бодрящего настоя. Значит, и «дочкой» не называла…»
Олджуна всхлипнула от одиночества и разочарования. Утешало лишь то, что если эти твари – видения ушибленного мозга, их просто не существует.
– Не бойся! – подавила смешок лиса-росомаха, глядя искоса с немыслимо жуткой ухмылкой.
– Ты среди своих, – проскрипела бесовка в натазниках и жеманным жестом поправила кишащую насекомыми прядь. В подмышке ее рос мох.
– Угощайся и не думай, что мы негостеприимны, – сказала вторая и радушно протянула что-то темное.
Олджуна присмотрелась: это был кусок пористой трупной печени. Обвалянный в обрезках чьих-то ногтей, он сочился гнилой сукровицей.
– Слышишь, мы даже разговариваем по-вашему, по-человечьи!
Сдавленное горло Олджуны выпихнуло слабый вскрик. Тело съежилось и с силой притиснулось к земляной стене. Уродец забеспокоился, великоватая голова его завалилась набок. Видно, шейка не выдержала. Из глаз-дырок поперек лица потекли струйки грязи, скошенный подбородок мокро блеснул. К гостье простерлась его белая паучья лапа. Вялые пальцы-ветки едва удерживали батас в узорном чехле.
Гадливо вскрикнув, Олджуна оттолкнула лапу. Уродец не стал цепляться, кинул оружие ей на колени.
– Ты нам нужна, – булькнула демоница в мужской рубахе и, подобрав языком выпавшую изо рта змейку, быстро ее проглотила.
– Зачем?..
– Чтоб вместе были вечно, – гнусаво пропел дядькин череп. Из глазниц его посыпались искры, корявая челюсть широко распахнулась и выпустила облачко пыли. Взвихренная пыль приняла форму рыбы. «Щука», – успела подумать Олджуна, и мрак закрыл ей лицо.
* * *
Воздух был темен, как пустота в голове. Не сознавая, где находится, Олджуна бессмысленным взглядом обвела черный провал. Она чувствовала себя дырявым бурдюком из-под кумыса – все вытечет из такого, сколько в него ни лей. Тупая боль терзала виски, гулким эхом отдавалась в теле.
Бегучей стрелой мелькнула неоперенная мысль. Олджуна попыталась догнать ее, словить за порожний комель и подумала: это не Орто! Тотчас отрезвляюще острый страх шибанул в переносье, как застоялый запах коровника, и вытеснил из головы пустоту. Ужас смерти был таким сильным, что победил слабость. Женщина встала, упираясь в стену, и охнула: жгучая резь полоснула правую лодыжку. Должно быть, подвернула при падении.
Новая боль удручила, однако и успокоила: кажется, под ногами Срединная. Темень раздвинулась, и звериная нора обернулась развалинами старой юрты в трухе, паутине и струпьях сухого тлена. В отверстии уцелевшей части стены блеснул осколок каменной воды – здесь, видно, было окошко. Непуганая пыль спала на бревнах.
Налитое тяжестью тело покачивалось на неверных ногах. Где-то неподалеку дятел отбивал звонкую дробь. «Зубы мои стучат, – сообразила Олджуна. – Знать, прозябла я». Но холода она не чувствовала, только в горле переливалась странная стынь и першило, словно изнутри его щекотали сосулькой. Ступила на подвернутую ногу – полный торбазок осиных жал! Перетерпела, подождала, пока одно за другим не вынулись иглы. Кость, пожалуй, цела, просто свернутая щиколотка вспухла и оцепенела без движения.
Выкарабкавшись наружу, Олджуна зажмурилась и помотала зачумленной головой. Солнечный свет почудился враждебным, из ослепленных глаз выбились слезы. Щекочущая горло сосулька превратилась в рыбий пузырь. Душащая помеха прилипла к глотке клейкой слизью: ни выдохнуть, ни вдохнуть. Олджуна в отчаянье схватила себя за горло, сжала так, что глаза, казалось, сейчас выпрыгнут из орбит – может, лопнет окаянный пузырь… А он отвердел и ожил. Запротивился, выпустив коготки, царапая и обдирая гортань.
Борьба продолжалась до тех пор, пока носом не хлынула кровь. Препона, чпокнув, провалилась внутрь, и кашель пошел. Олджуна отдышалась, обтерла снегом доху от крови и наткнулась на что-то продолговатое, жесткое на левом боку. Нашарила батас, пристегнутый к кольцам на поясе. Боевой нож, тот самый, что бросил ей большеголовый уродец. Выходит, не померещились чудища? Она старалась не думать, кто его пристегнул. Погладила левую сторону выгнутого лезвия, повернула правой сточенной стороной, рассматривая узор с насечками. Поклясться могла бы – изделье Тимира.
Голову с листопадным шелестом заполонил ворох воспоминаний. В них по лесной тропе бежала Урана. Лучи на волнах Диринга чудились блеском клыков… Покойная бабушка сердито топтала глиняную куклу… Бешеная воронка уносила в бездну турсучок, запаянный дегтем. В нем кто-то кричал… Олджуна нахмурила лоб: последнее не было ее воспоминанием.
