– Это я, Сордонг, исхитрился, чтобы жена кузнеца Урана зачала вас с братом! Это мое семя в снадобье передало тебе шаманский джогур, которым воспользовался другой… Вот так-то, сынок!
Голос явно не принадлежал Олджуне. Жуткая ухмылка тотчас же исчезла, и женщина закричала:
– Не верь, все ложь! Это Йор, он хочет войти в тебя!
Толкнув онемевшего Соннука в грудь так сильно, что он гвазданулся затылком о мерзлую землю, Олджуна схватила себя за горло обеими руками и, будто перед какой-то неизбежностью, на пределе яростного отчаяния, просипела:
– Уходи! – и злобно, ликующе заржала.
Соннук подхватился и с силой развел в стороны судорожные руки женщины. Существо затолкалось было у горла, но словно о чем-то задумалось и, притихнув, отпустило несчастную.
Олджуна дышала, как загнанная лошадь. Вспухшее, синюшное лицо ее не скоро обрело человеческие черты и цвет.
– Не бойся, я тебя не покину, – голос Соннука звучал ласково.
Она всхлипнула – с ней давно уже никто так не говорил.
– Выйдет новая луна, и все изменится, – он мягко поднял пальцами ее подбородок. – Йор исчезнет из тебя… Веришь?
Вместо ответа она горестно мотнула головой, и в этот миг стала похожа на заплаканную девочку.
– Верь мне, – улыбнулся Соннук. – Должна же ты доверять хоть одному человеку.
Он осмотрел развалины и нору.
– Когда-то тут жил Сордонг, – безучастно сказала Олджуна.
– Лучше уйти отсюда. Здесь ты будто заживо похоронена.
Женщина зябко поежилась:
– Да… Но куда идти?
– Недалеко, к Дирингу.
– Я не люблю это озеро.
– Мой шалаш стоит в гуще леса, озера совсем не видно.
Он взял ее за руку и повел к себе.
* * *
Ночной человек, днем Соннук больше привык отсыпаться, поэтому спали по очереди, что оказалось удобно. Так легче было стеречь костер и сон друг друга.
Йор, похоже, впрямь задумал переменить свое «жилье», переметнуться к более здоровому телу, но не силком. Когда он возникал вместо Олджуны, Соннук не подходил близко и старался не соприкасаться взглядами. Казалось, глаза существа пронизывают насквозь и проникают в глубь мыслей.
Соннука потрясали мгновенные изменения, происходящие с женщиной. То она была тиха и смотрела спокойно, то со злобой пялилась исподлобья. Щеки надувались, губы с немыслимой быстротой складывались в пчелиный хоботок или растягивались в лисью ухмылку, исполненную жестокости и коварства. Олджуна рвала на себе волосы, сбрасывала верхнюю одежду и начинала с ужимками прыгать по снегу. При этом она оглушительно визжала, отчего сама едва не глохла. Соннук отворачивался.
После кривляний, лая и безудержной похвальбы бесноватая страшно рыдала и выла, сжимая ладонями всклокоченную голову, что означало завершение припадка.
Женщина боролась как могла. Недовольный Йор замолкал, надеясь наверстать упущенное во время ее отдыха.
Соннук кипятил для Олджуны бодрящий настой с березовыми почками. Укутывал в нагретые шкуры, помогал умыться, расчесывал и переплетал ей косы. Впервые приходилось опекать кого-то. В новинку было и то, что сердце странно, беспокойно и нежно теплело от неустанных забот.
Он все чаще отгонял думы о походе на север. Недосуг стало помышлять об этом. Порой, изумляясь себе, Соннук готов был вобрать Йор в собственное тело, лишь бы освободить Олджуну от мучений.
Ночью она металась и задыхалась во сне. Выкрикивала неразборчивые слова или пела, а Соннук, сидя у костра, был вынужден слушать.
– Я родился особым чадом, – орал Йор, – рок мой был предначертан свыше! Дух свирепый с глазами, как ртуть, наделил языком разящим, приобщил к проклятиям древним, жизнь велел мне доставить в залог. Я отдал себя Посвященью, не жалея плоти и крови, бесы долго глодали меня! Так, грызя, они укрепляли, изводя – они закаляли, истязая – к величью вели! Восемь дев и парней отборных – были души их непорочны – в жертву огненным духам принес, и, усвоив в числе несметном волшебство, превращенья, чары, стал шаманом блистательным я! Все незримое ясно видел и беззвучное четко слышал, с каждым днем становился сильней! Как седлал я прозрачный бубен, начинал хитрым зверем рыскать, рыбой плавал и птицей летел! Если ж люди меня сердили и казалось – почтенья мало, мой ужасен был праведный гнев! Смех вокруг сменялся испугом, а и песня кончалась плачем, сеял страх я и смерть навлекал!
Вслушиваясь в слова выжившего из ума старца, коим на самом деле был Йор, парень потерянно думал: нужен ли ему, Соннуку, такой джогур?
А существо продолжало:
– Сокрушил багалык проклятый подневольное праху тело, сжег шамана несчастную плоть. Пепел мой развеял по ветру, поместил в турсук мою душу и отправил в трясины Жабын!.. Но я возродился – бессмертный! Но вернулся – неутоленный, несгибаемый мститель Элен! Про великих, что трижды гибнут, на Орто возвращаясь трижды, никогда не забудет народ! Обо мне сложат славные песни, олонхо бесконечного доммы, и Сордонга прославят века!..
Иногда Йор был не прочь позлословить, будто какая-нибудь кумушка. Сплетни болтливого старика прорывались в голову Олджуны и гневили ее. Кроме тайны Ураны, укравшей смертоносный нож ради зачатия, Олджуна, не чая того, вызнала и другие.
Ох, как несладко, должно быть, спится озаренному Сандалу! Жрец, оказывается, солгал багалыку о мертворожденном ребенке, а сам отдал живое дитя на воспитание прощелыгам Манихаю и Лахсе! Верно, молится ежедневно, чтобы тайна не открылась. Да и как не молиться – Хорсун в гневе прикончить горазд, я-то знаю!
Олджуна опомниться не могла: Илинэ – дочь багалыка! Воистину загадочен Дилга! Жаль, ничего не известно Сордонгу о том подлеце, который двадцатку и пять весен назад обрюхатил матушку Кэнгису ею, Олджуной…
Не так давно она видела пленников призрачной тени – шаманского самострела над березовой рощей. В отчаянной надежде жаждали горемычные избавленья от мук. Свободу от полужизни могла дать им только кровь Хорсуна либо его потомков.
Теперь Олджуна поняла, почему лучшие люди аймака превратились в жалких головастиков. Страшная подлость открылась ей из похвальбы старика… Это он, алчный дядька Сордонг, совершил чудовищное вероломство над родичами и кинул их в пасть позора, чтобы отомстить багалыку за свою смерть! Это он, окаянный душегуб, уничтожил Сытыган, рассчитывая вернуться на Орто великим шаманом!
Слыша, как бахвалится существо, которое и при жизни не имело права называться человеком, душа женщины на части рвалась от ярости и бессилия. Не находилось слов в языке народа саха, что сумели бы выразить всю ее горечь и боль! О-о, ненавистный Йор! Будь Олджуна на месте багалыка в ту пору, когда он убивал гнусного старикашку, она бы не дала ему умереть так просто! Прежде чем казнить, помучила б негодяя, насыпала бы в его раны песок солонцовой земли и мелко нарезанный конский волос!..
