– Как вы сюда попали? – спросила я.
– Невезение, – ответил Леннокс.
– Дом профессора Ламберта обыскали, – вмешалась Мона. – И тайный подвал обнаружили.
Боже! Это я во всем виновата. Я отправила их туда – посулила им там безопасность.
– Не твоя вина, – угадав мои мысли, сказал Леннокс. – Стражи давно уже стали присматриваться с подозрением к Маркусу и Кейт, и мы договорились, чтобы Маркус выдал нас – чтобы он оставался на хорошем счету. Без помощников среди стражей нам не обойтись. Так сам Ламберт решил. Ивлин спрятали, за нее не бойся.
Я кивнула – да, помощь Маркуса и Кейт необходима. Но и жертва была велика. Хоть Ивлин удалось укрыть. Я знала, Альфа позаботится о ней.
– Я сбежала со своим учителем английского, – вдруг ни с того ни с сего заявила Мона.
– Что? – Я резко обернулась.
– Прямо смотреть! – скомандовал страж.
– Ты спрашивала, как я заработала Клеймо. Когда мы еще только познакомились. Я тогда тебе не сказала. Мне было пятнадцать, я удрала со своим учителем английского. Ему было двадцать девять. Мы поженились. Я думала, нам это сойдет с рук. Не сошло. Было во всех новостях. Меня объявили в розыск. Нас поймали. Его посадили в тюрьму, а меня, поскольку я была несовершеннолетней, заклеймили.
– Я не сумела бросить курить, когда забеременела. – Корделия заговорила громко, чтобы все наши слышали. – Мамочки в престижном пригороде Мэдисон-Мидоу были возмущены. Они устроили свой частный Трибунальчик и вынесли мне предупреждение. Но я не сумела бросить. Меня поймали на восьмом месяце беременности, я курила в форточку в туалете на благотворительной распродаже выпечки, и они дружно решили заявить на меня. Я умоляла подождать до родов, чтобы девочка не считалась Порочной с рождения, чтобы у меня ее не отняли. Заклейменной матери-одиночке новорожденного ребенка не оставляют на воспитание. Они все согласились подождать – все, кроме одной…
– Мне нравилось одеваться в бабушкино платье, – пресерьезно заявил Леннокс и тут же расхохотался. – Шучу-шучу. Я создал сайт знакомств, чтобы мужчины могли без проблем изменять женам.
Мы все гневно уставились на него.
– Это твой был сайт? – Лицо Моны исказила гримаса. – Ну ты и задница.
– Миллион клиентов. Совершенно легально. У меня и «феррари» появился, и что угодно.
– «Феррари» конфисковал Трибунал? – Фергюса явно больше всего заинтересовала судьба автомобиля.
– Нет. Жена отсудила при разводе.
Мы так и покатились со смеху.
– Что ж, поделом тебя заклеймили, – сказала Мона, однако мы видели, что это она не всерьез.
Заговорил Фергюс, наконец-то забыв про свои шуточки:
– Я служил в полиции. С рабочего телефона переписывался с подружкой, мы посылали друг другу «интимные фотографии». Мне дали испытательный срок на пятнадцать месяцев, с удержанием жалованья. Ничего противозаконного в этом не было, обвинение в непристойном поведении с меня сняли, но доложили в Трибунал, а Трибунал счел меня порочным.
Я глядела на них с изумлением. Каждое признание словно прибавляло сил следующему человеку, и, пока мы шли, их тайны раскрывались передо мной одна за другой.
Вступила мать Кэррика:
– Мне поставили Клеймо на язык за клевету против нашего общества. Мы с Адамом не всегда были пекарями, – с горькой усмешкой добавила она. – Мы врачи. У нас была частная практика. И мы писали статьи о риске поголовных прививок. Наше мнение не устраивало ни медицинское сообщество, ни власти.
– А я ничего не сделал, – сказал пожилой, незнакомый мне человек. – Меня подставили. Но Трибунал заявил, что я лгу, и меня заклеймили.
И мы все умолкли, услышав это.
59
Когда мы ступили на мост, соединяющий город с замком, я принялась думать о вместимости души, думала и не могла остановиться. У каждого человека есть в душе место для других людей. У каждого – для каждого, с кем он знаком. У одних душа вместительная, у других обмелела. И вот эти люди на улицах, зрители, и стражи – все собрались из-за нас. У этих людей нашлось много, много места в душе для нас, Заклейменных. Если кого-то любят, его могут потом с равной силой возненавидеть. Как Арт любил меня – и как гнев и ненависть, вызванные моим арестом, привели его на службу Трибуналу. А Джунипер чувствовала себя виноватой, потому что укрывала Арта, а мне не сказала, и в итоге она заняла мое место в больнице, рискнула ради меня собственной свободой. Поменялась со мной.
Если для каждого из нас есть место в душе каждого, кто нас видит, то нужно лишь одно – изменить сами эмоции. Глядя на лица тех, кто провожал взглядами нашу процессию, наши выставленные напоказ Клейма, слабости, несовершенства, я вдруг почувствовала надежду. Я поняла: отлив может смениться приливом. Если нас так сильно ненавидят, то могут столь же сильно полюбить.
Мы свернули за угол и пошли в гору по крутой мощеной дороге к замку Хайленд. Люди, стоявшие цепочкой вдоль нашего пути, вдруг словно прочли мои мысли: я услышала приветственные клики. Громкие, мощные, по-настоящему радостные. Совсем не похожие на те звуки, что сопровождали нас до сих пор. Я глянула направо и чуть впереди, по той стороне, где двигалась моя колонна, увидела маму, Джунипер, Эвана – они подпрыгивали, махали руками, приветствовали и подбадривали каждого, кто проходил мимо.
– Ура! – громче прежнего закричала мама, ликуя, со слезами на глазах. – А вот и моя дочка! Девочка моя!
– Мама! – крикнула я. – Мама!
Поверить своим глазам не могла. Тоже принялась подпрыгивать как можно выше.
– Это моя мама! – сказала я друзьям, и они тоже стали махать ей. Мы подходили все ближе. Уверившись, что все смотрят на них, Джунипер, мама и даже Эван стянули через головы свитера, распахнули рубашки и выставили напоказ футболки с красными печатными надписями: РАСПУСТИТЬ ТРИБУНАЛ.
Те Заклейменные, кто успел это разглядеть, ухмылялись, что-то радостно выкрикивали, радуясь отваге моих родных и такой поддержке. Я ими так гордилась! И все улыбались, все утирали слезы, а мама, брат и сестра и еще какие-то люди, которых они сумели собрать и организовать, аплодировали нам. Я поняла вдруг, что тут, у ворот замка, собрались не только родные и близкие Заклейменных: вон ребята из школы Тобиаса, они вышли на протест, как и собирались, и Тобиас с ними, бунтует против организации, где работает его мать. Мама протянула мне руку, и я ухватилась за нее на ходу. Страж кинулся нас растаскивать, но мы держались крепко, смотрели друг другу в глаза, едва могли смотреть от слез.
– Я люблю тебя, маленькая. Я так тобой горжусь! – еле выговорила она. И, собравшись с духом, громче: – Выше голову, Селестина! Выше голову – все! Мы пришли поддержать вас.
Я вздернула подбородок. Так и пойду. Мы расцепили руки.
А еще есть у каждого свои главные люди: каковы бы ни были наши изъяны, в их душах мы всегда найдем приют.
