Как это водилось в иудейских семьях, Соломонов женился рано и в 19 лет «увидел уже себя отцом целого семейства, требующего постоянного о нем попечения». Отец хотел «оставить ему в наследство свой сан [раввина. – Л.Б.]», но сын избирает иную стезю, тяготея к трудам письменным. С 1800 года он служит в Минске переводчиком с еврейского на русский и польский языки; с 1802–1808 гг. работает письмоводителем в 1-ом департаменте Минского главного суда. По-видимому, Абрам проявил здесь себя наилучшим образом, ибо этого способного еврея назначают бургомистром Минского городского магистрата, и в сем звании он состоит «два трехлетия» (1814–1820).
Заприметило его и столичное начальство, и в 1820 году Соломонов попадает в закрытый для его единоверцев Петербург и определяется на недозволенную иудеям государственную службу, причем подвизается на сем поприще 18 (!) лет – сначала письмоводителем и переводчиком Депутации еврейских обществ, а затем «занимается стряпческими делами». Несмотря на ходатайства непосредственного руководства «из уважения его способности», Соломонов не был освобожден от подушного оклада: юдофобская власть «сделала ему в том преграду» из-за исповедуемой им веры, но нареканий по службе он, как видно, не имел и был лестно аттестован начальством. Однако в 1838 году он получил отставку и как иудей вынужден был оставить Петербург. А когда промедлил с отъездом, то за проведенные нелегально в столице три месяца был осужден в рекруты на два года. Надо представить себе шестидесятилетнего ветерана, к тому же жида, тянувшего солдатскую лямку при Николае Палкине! Абрам был помилован только через полтора года, «в уважение раздроенного положения» его семейства, а также «ввиду его преклонных лет».
После рекрутчины Соломонов обосновался в родном Минске, где и пишет «Мысли израильтянина», которые завершает к 1841 году. Чтобы издать книгу, он ищет влиятельного покровителя, коим становится «Господин Раввин Виленского Еврейского Общества Израиль Абрамович Гордон», которому и посвящена книга. И. А. Гордон был видным еврейским деятелем той поры и в 1838 году вошел в группу виленских маскилов, встречавшихся с министром народного просвещения графом С. С. Уваровым: обсуждались реформа еврейского образования, новые программы еврейских училищ. В Минске, в окружении многочисленного семейства (он был уже прадедом), Абрам и окончил свои труды и дни. Данных о времени смерти Соломонова нет. Известно лишь, что в 1844 году он еще здравствовал (год этот упомянут в тексте книги и указан в цензурном разрешении).
А Соломонов. Мысли израильтянина. Титульный лист
Книга «Мысли израильтянина» одушевлена идеалами Хаскалы, утопической космополитической мечтой о том, что во времена оны мир «примет на себя название одного града, и все народы одного семейства, то есть когда будет один язык, один пастырь и одно стадо». Многие высказанные здесь максимы не отличаются новизной и вполне созвучны просветительским установкам маскилов. Да и сам Соломонов на оригинальность не претендует. «Я не изобразил и не издаю в свет ничего нового, – признается он в предисловии. – Мой труд состоит только из св. Писания, из Талмуда и других богословских и философских сочинений разных известных авторов, и в систематическом изложении по предложенному мною плану». Он обильно цитирует Тору, Талмуд, а также труды Маймонида, Езекиля Дреченского, М. Мендельсона, Ж. Б. Капфига, Фридриха Великого, митрополита Филарета, Г. Томсона, Евгения Булгариса и т. д., проявляя завидную эрудицию. И план, и сам отбор материала для книги, и некоторые высказанные здесь положения говорят о своеобразии мировоззренческой позиции автора.
Муштра рекрутов во времена Николая I. Зарисовка А Васильева
Сочинение предваряет краткий экскурс в правовое положение евреев в Европе после их рассеяния. Соломонов достаточно подробно останавливается на гуманных к евреям законах первого христианского императора Рима Константина Великого с его религиозной толерантностью. Средние же века видятся автору «тысящелетнею ночью нравственного мира и морем, внезапно взволновавшимся от крестовых походов, представляющих горестную картину… народов, особливо еврейского, как это видно из плаксивых элегий поэта, освященных Синагогою».
Истории евреев в Польше уделена целая глава. Автор с восхищением пишет, как во времена Болеслава II «в городе Праге евреи, пожертвовав собою для будущих сограждан своих, вступили с язычниками в бой и их совершенно разбили и рассеяли… Этот подвиг обратил на себя внимание всех европейских христианских государей». Но все меняется, и «ночь нравственного мира» опускается и на Польшу. Тон повествования Соломонова взволнован, перо как будто дрожит. Череда за чередой следуют описания гонений, преследований, изуверских законов; Конституции 1538 года, когда иудеям предписывалось ходить в желтых шапках; насильственных крещений; сожжений на кострах за одно подозрение в прозелитизме.
Особенно ранит его сердце напраслина, возводимая на евреев. С горечью пишет он о ложных наветах об отравлении евреями колодцев, о том, что «довольно было одного слова: крестить, повесить!», и, конечно, об обвинениях в ритуальных убийствах. «Сии нелепые клеветы текли со всех сторон на несчастных евреев, – негодует Абрам, – дабы предать их всяким мучениям. Они занимались рукоделием и торговлею; их почитали богатыми, и знатное духовенство и дворянство нарочно возбуждало народ против потомков Авраамовых для того, чтобы по истреблении их захватить в свои руки все ими приобретенное богатство». Здесь Соломонов, казалось бы, говорит о кровавом навете в Польше, а вот выдержку приводит из сочинения российского писателя Н. М. Карамзина! И слова эти неожиданно обретают злободневность. Ведь именно тогда, в 1840 году, на весь мир прогремело ритуальное дело в Дамаске, когда группу евреев обвинили в убийстве миссионера патера Томаса, и в России еще свежа была память о Велижском деле по обвинению в умерщвлении мальчика Ф. Иванова. В отечестве Соломонова в тюремных норах годами томились десятки «потомков Авраамовых», а некоторые так и умерли в заключении. Оправдательный приговор вынесли только в 1835 году, благодаря усилиям сенатора Н. С. Мордвинова: он убедил Государственный совет в том, что «евреи пали жертвою заговора, жертвою омраченных предубеждением и ожесточенных фанатизмом следователей». Однако Николай I изволил заметить, что «внутреннего убеждения», будто тайны крови у евреев не существует, у него «нет и быть не может», и «между евреями существуют, вероятно, изуверы или раскольники, которые христианскую кровь считают нужною для своих обрядов». Государь дал указание главе Департамента иностранных исповеданий МВД В. В. Скрипицыну подготовить секретную записку «Розыскание о убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их», которая вышла анонимно в 1844 году, а затем сию антисемитскую поделку тиражировали миллионами копий и освятили именем почтенного В. И. Даля.
