Высторобец брезгливо отстранился, чтобы не запачкаться, отвернул голову в сторону, поняв, что из шефа сейчас потечет не только кровь…
21 сентября, четверг, 15 час. 15 мин.
Когда секретарша Белозерцева, Оля, подняла телефонную трубку, то не сразу узнала в далеком, с металлическим налетом голосе Андрея Фомина, переспросила удивленно:
– Андрей, это ты?
– Я это, я! – прокричал тот раздраженно в телефонную трубку.
– Надо же, голос какой – не узнать! Богатым будешь! Такое впечатление, что ты звонишь из штата Колорадо, а может, и еще дальше.
– Скоро я там буду. В Колорадо и еще дальше. Как шеф?
– Заперся. Злой – невероятно. Лишний раз зайти к нему боюсь.
– И мы с братом тоже боимся.
– Что-нибудь не получается?
– Не то слово. Приказал найти Высторобца, мы всю Москву облазали, даже под землю спускались – дохлый номер. Нет Высторобца!
– Ну что, соединить с шефом?
– Орать ведь будет, – несмотря на помехи и далекий, будто действительно из-за океана, голос, было слышно, как Фомин вздохнул.
– Будет, – подтвердила Оля.
– Ладно, двум смертям не бывать, а одной не миновать – соединяй. Поорет, поорет – и перестанет. В крайнем случае – выгонит. Но это тоже не смертельно. Так, Оль?
– Лучше не надо… Не вешай трубку, пойду посмотрю, как он там? Если будет очень уж не в себе – соединять не буду.
– Нет уж, соединяй во всех случаях.
Оля аккуратно, словно обращалась со стеклом – не хотела создавать лишнего шума, – положила трубку на стол, беззвучно скользнула за дверь. Было тихо. Андрей Фомин ждал. Неожиданно он услышал далекий, словно бы сплющенный расстоянием, крик Оли и все понял, повернул голову к брату – тот удивился, увидев мертвенно-бледные щеки и неживые глаза Андрея, пробормотал смято:
– Что случилось?
– То, что должно было случиться. Он достал его, – и хотя Андрей Фомин не сказал, кто кого достал, было понятно без всяких слов. – Едем срочно в офис.
21 сентября, четверг, 15 час. 45 мин.
В «Белфасте» было тихо, словно бы жизнь остановилась, хотя никто не успел ничего сделать и даже толком сообщить тому же Звереву, что произошло, – в офисе уже пахло ладаном, поминальным церковным вином, хвоей, еще чем-то сладковатым – то ли мертвечиной, то ли приторным одеколоном. Как все-таки быстро возникают эти запахи, когда в доме появляется покойник!
На пороге сидел Борис – водитель Белозерцева – и плакал. Толстые негритянские губы его тряслись.
– Где он? – спросил Андрей Фомин.
– У себя… в задней комнате. – Милиция была?
– Еще нет.
Андрей Фомин горестно, как-то по-женски всплеснул руками, тяжело взошел на крыльцо и исчез в конторе. Володя последовал за ним – он вообще не отходил от брата ни на шаг, следовал за ним по пятам, будто тень. Борис сморгнул слезы, растер мокреть кулаком по щекам, поднялся на ноги, качнулся – держался он нетвердо, будто пьяный, – лег плашмя на дверь, открывая ее своей тяжестью. У двери была тугая пружина, шофер с одного раза не одолел ее, навалился сильнее и так, плашмя, чуть не рухнул в темное нутро офиса.
Оля уже завесила зеркало – нельзя было, чтобы покойник глянул в него, взгляд мертвого может через зеркало приклеиться к другому человеку, принести несчастье, – лишний свет был выключен. Борис всхлипнул, скривил губы:
– Вя-яч… Юрич… Ты же как отец был… Вя-яч…
Откуда-то сбоку вывалилась Оля, прислонилась к шоферу, заплакала. Борис прижал ее нескладную, тяжелую, будто у мужчины, голову к своему плечу, погладил по волосам.
– Что ты, Оль… Успокойся, пожалуйста, – но в следующий миг снова поплыл сам: – Вя-я-яч…
Белозерцев лежал на полу с мученически искаженным лицом и вывалившимся распухшим языком, на котором застыла рвота, один глаз был закрыт, другой зло посверкивал сквозь сжим век, шея была передавлена прочной бельевой веревкой…
Один конец ее болтался у Белозерцева на шее, второй был закинут на крючок, к которому прикреплена тяжелая плоская люстра с бронзовым окаемом. Андрей Фомин стоял под люстрой и смотрел на веревочный конец.
– Откуда же он пробрался? – Владимир Фомин обследовал глухую, без окон и входов-выходов комнатенку, обстучал стену пальцем, проверяя, нет ли где полых мест, трещин, потайных дверок, недоуменно приподнял сразу оба плеча. – Зашел через приемную, через Олю?
– Откуда, откуда… Прошел через крышу, слуховое-то окно было открыто – через люк спустился в туалет, а там шеф угодил к нему прямо в руки. Сам, на белом блюдечке с голубой каемкой.
В комнату неслышной белой тенью вплыла Зоя Космодемьянская.
– Милиция приехала.
– Наконец-то! Все, братан, смываемся. Нам с тобой сегодня предстоит тяжелая работа – тянуть из болота бегемота.
– Может, не надо? А? Чего нам тянуть бегемота? А? Тот, кто отдал приказ – мертв, – Владимир Фомин покосился на быстро посиневшего Белозерцева, защипнул пальцами ноздри – здесь запах был другой, чем в приемной, от трупа пахло не ладаном и сладковатой хвоей, пахло по-бытовому грубо, неприятно – кровью, мочой, калом. Не выдержал: – Ну и душок!
– Да, душок еще тот, – согласился Андрей, – а насчет «из болота бегемота» – надо! Ты знаешь, я ведь ему пообещал… – Андрей покосился на мертвого Белозерцева, так же, как и брат, зажал пальцами нос, – ему! А мертвые, как известно, не любят, когда их обманывают. Не дай бог! Будет еще во сне преследовать.
Оля прижала ко рту ладонь, согнулась горбато, некрасиво, внутри у нее родился булькающий тяжелый звук – ее чуть не вырвало. Она еле-еле сдержалась. Выбежала из комнаты, продолжая прижимать ладонь ко рту.
Братья вышли следом.
– Все-таки Высторобец брал нас на работу, научил кое-чему, – не отвязывался от брата Владимир. – Надо ли нам за ним по следу, а? Где наша благодарность?
– Вот это и будет наша благодарность, когда мы его обложим, словно волка, и возьмем. За то, что научил…
– Я, конечно, тебя не брошу, но считай, что я – против.
– Володь, мне надоело твое нытье – сплошные слюни. Ни тебе, ни мне он отцом родным не был. А посему… помнишь, в армии была команда: «Делай, как я»? Так вот, делай, как я! Все понял?
Через минуту братьев Фоминых уже не было в здании.
21 сентября, четверг, 16 час. 15 мин.
С Костиком находились двое: Рокфор, вид и манеры которого рождали у младшего Белозерцева невольную дрожь, и Циклоп, которого Костик видел впервые, – вполне интеллигентный, похожий на служащего какого-нибудь банка, очкастый – очки у него, кстати, были недешевые, в американской оправе, Костик заметил, что эта тяжелая оправа – именно американская, видел такую у отца, – с крупными складками на щеках и прищуренным изучающим взглядом. Почему этого человека звали Циклопом – непонятно. Оба глаза у него были целы. Циклопа Костик не боялся, а Рокфора боялся.
