– Ты как? – участливо нагнулся к ней Гарасфальт после взлёта.
– Да ничего, – с усилием улыбнулась она в ответ. Перегрузки на этом самолёте действительно были сильные, ей казалось, что даже пальцем пошевелить будет трудно.
– А я думал, тебе плохо…
– Да нет, просто задумалась. Смотри, опять корабль облетаем! После ультиматума все воздушные трассы передвинули ещё дальше от опасной зоны. Но всё равно и теперь, с этого считавшегося безопасным маршрутного курса МЧС верхняя часть корабля была видна.
– Да ну… – протянул Гарасфальт, глядя в иллюминатор. – Теперь уже как-то… Не смотрится. Я ж тебе посылал-посылал в среду ночью мыслеобраз, когда его прожекторами осветили….
– Так это был ты?! – Шуша вспомнила ту мимолетную «картинку», полученную ею в больнице.
– Ну а как же! – гордо кивнул головой Гарасфальт.
– Спасибо. Серьёзно.
«Пробился сквозь заклинания секретности! Да он сильный маг…», – она с новым уважением посмотрела на остроухого. Гарасфальт улыбнулся и кивнул, признавая заслуги.
Корабль скрылся за горизонтом, под ними сначала проплывали необъятные нехоженые леса, в основном, тёмно-зелёные, хвойные… Потом самолётик легко пронзил гущу облаков, и Шуша, поморщившись, отвернулась от иллюминатора: солнечный свет слепил глаза.
– А как Лоринн? – рискнула спросить Шуша, пытаясь прервать затянувшееся молчание.
Гарасфальт поджал губы.
– Нормально. Сейчас в Молочном. Гришнак Углукович направил, – со значением добавил он.
– А почему в Молочном? – спросила Шуша.
Гарасфальт повернулся к ней, подняв брови. Ей показалось, что он заподозрил её в слабоумии.
– Шуш, послушай… Может, я ошибаюсь… Но ты знаешь, мне иногда кажется, что ты… Ну как-то… Странные вопросы задаёшь часто. Может, у вас, у геомантов, это нормально, где-то в высших сферах там пребываете… И житейские дела для вас загадка…
Шуша озадаченно уставилась на него. Гарасфальт молча посмотрел в ответ, видимо, понял, что она действительно ничего не понимает, улыбнулся и протянул руку пытаясь утешающе похлопать её по плечу но она рывком стряхнула его ладонь.
– Считай, что я просто поинтересовалась, – сухо ответила она и отвела взгляд на дверь в салон.
Прямо перед их креслами по обеим сторонам двери к бортам крепились какие-то сложенные многоколенчатые металлические конструкции, живо напомнившие ей картинки из виденной когда-то инструкции по фиксации раненых со сложными переломами при транспортировке.
– Чистая вежливость, не принимай близко к сердцу.
Гарасфальт сидел через проход, и теперь она видела его только краем глаза. Он помолчал и вдруг как-то странно, прерывисто вздохнул несколько раз, потом поднял руки, загораживая лицо… Шуша обернулась к нему и тут вдруг поняла, что он искренне старается сдержать рвущийся наружу смех. Нет, не смех, а даже хохот!
– Ну ты и дурилка картонная! Белая кость, геомантка! Так я был прав, вы действительно, действительно… – что именно «действительно», Шуша разобрать уже не могла, но без труда поняла, что приступ смеха, одолевший остроухого, относится к его прежнему высказыванию о ее «витании в высших сферах».
На этот раз она всерьёз решила обидеться и, с удовольствием обнаружив, что самолёт заложил вираж и солнце больше не светит в её иллюминатор, уставилась на вершины облачных гор.
– Эру Великий, да сложи два и два! – отсмеявшись, но всё ещё говоря с трудом, продолжил аналитик. – Ночью под Тотьмой ожидается повышение радиоактивного фона. Директор отсылает Лоринн в Молочное, под малейшим и надуманным предлогом – проверить обеспечение эвакуированных из района детей продуктами питания…
– А чего это он к ней так… пристрастен? – рывком обернувшись от иллюминатора, сухо спросила Шуша. – Потому что ты – ведущий аналитик? Почему не Календула, почему…
И тут до неё наконец дошло. На секунду она застыла, глядя на Гарасфальта с приоткрытым ртом.
– Ну… Поздравляю… – выдавила она ошеломленно. Только что откровенно веселившийся Гарасфальт сразу приосанился и даже сумел приобрести торжественный вид.
– Да. Первая моя девочка будет, – счастливо, с какой-то нежностью произнёс он.
– Ээээ… – она поразилась откровенности остроухого. – А у тебя… ещё… дети есть?
Она поняла, что он не зря был столь открыт с ней в этот раз: видимо, событие его действительно радовало, и он старался поделиться новостью со всеми, кто хоть сколько-нибудь близок. «Рассчитывал заранее или само собой вышло?» – подумала Шуша: у дриад от представителя любой другой расы могла родиться только девочка… Тоже дриада.
– Есть, – кивнул он с гордостью и вдруг, словно замявшись, после маленькой паузы, добавил чуть более печально: – И были.
Услышав это «были», Шуша вдруг побоялась спрашивать дальше. Кто знает, какие бездны горя скрывались за этим словом для всегда такого веселого и заводного остроухого? Но он как-то легко, без трагизма в голосе, продолжил сам, бездумно, как показалось Шуше, уставившись в потолок салона и вытянув ноги вперёд, к металлической переборке, под сложенные и закреплённые конструкции для перевозки раненых.
– У меня ведь первую семью убили. Всю. Тещу, тестя… Жену и двух сыновей, вот. В Первую Мировую. Ты, кстати, в курсе, что её тоже называли Последней Войной потом, а? – он хихикнул и замолчал.
– Кто убил? – приглушённо спросила Шуша, уже ожидая, что в ответ услышит «орки» или, в лучшем случае, «нативные кочевники».
Но ответ был в высшей степени неожиданным для неё.
– Дриады. Феминодендрофилы… Мои, понимаешь, беженцами оказались. А я – в войсках. Пришли они, в общем, в лес один. А там – дриады. Тогда же, сама знаешь, империи рушились… Ну и государством… объявлял себя тот, у кого на чердаке пулемёт стоял или кто хотя бы до третьего уровня боевой магии доучился, – он угрюмо ухмыльнулся, как показалось Шуше, – вспомнив что-то своё. – Ну и всё. Лес-то дриады только за день до того запретным объявили. Откуда же это беженцам знать…
Он снова подтянул ноги и уселся на сиденье плотнее, опершись локтями о колени, но по-прежнему не оборачиваясь к Шуше.
– Ну а потом, уже после… Последней Войны, вот… На Мириэль женился. Тоже двое сыновей. Один МАИ закончил, сейчас спутники погоды запускает в Плесецке. Второй по литературной части пошёл… Сначала Сорбонна, филфак, потом сценарное ВГИКа… В общем, так…
Шуша смотрела на Гарасфальта, и не знала, что сказать. Она в который раз ощущала себя действительно полностью оторванной от жизни, занятой проблемами мира, – но не проблемами живущих в нём существ. Они рождались, взрослели, учились в школах, поступали в институты, любили, женились, уезжали за тридевять земель, в свою очередь рождали детей, разводились или теряли близких и родных, влюблялись заново, строили новую жизнь на обломках прежней…
