Известие это пробудило в Сеславине настойчивое желание снова увидеть баронессу Амалию, а может быть, и обнять ее. Сеславин надел простой мундир без регалий и эполет. Накинул поверх свой старый конноартиллерийский плащ. Слегка поразмыслив, положил за пазуху пистолет и попросил корнета Абалкина проводить его верхом до определенного места. Там кончались городские строения и было больше отдельных особняков, окруженных ухоженными садами. Абалкин тотчас привел двух лошадей.
– Куда поедем, ваше превосходительство? – спросил он, простодушно и вместе с тем хитровато улыбаясь.
– Я укажу куда, – без строгости в голосе сказал Сеславин. – Подождите меня около часа. Если я не приду, возвращайтесь в полковой лагерь.
– Слушаюсь, ваше превосходительство.
К нему пытался присоединиться немецкий полковник Троф, слегка подвыпивший и старавшийся всячески выказать молодому русскому генералу свою симпатию.
– Скоро мы выгоним Бонапарта за Рейн, и тогда честные германцы еще больше выразят вам свое радушие и гостеприимство, – убеждал плотный краснолицый Троф Сеславина. От полноты чувств он даже запел:
Am Rhein, am Rhein,
Da wachset unser Reben,
Da bluhet unser Gluk…
[28]С трудом Александр Никитич отбоярился от назойливого весельчака, ссылаясь на какое-то важное дело. По-немецки он говорил довольно сбивчиво, и потому Троф его, видимо, уличил в лукавстве.
– А! Фрау? Или фройлейн? Тогда я умолкаю и не смею вам мешать, господин генерал, – захихикал полковник, еще горячее проникаясь к нему дружескими чувствовами.
Подъехав довольно близко к особняку, окруженному невысокой каменной оградой, Сеславин сказал Абалкину:
– Значит, подождете немного и… ну, как условились.
– Слушаюсь, ваше превосходительство.
Сеславин пошел по неширокой, петляющей среди гористой местности улице. Несколько раз останавливался. Однако продолжил путь, и вот наконец тот особнячок, что арендовала прелестная баронесса. Уже стемнело, рваные чумазые облачка то затмевали, то снова открывали яркую луну. Ночь была теплая, только с лесистых гор прилетал порывами мягкий, почти летний ветерок.
Калитка оказалась закрытой. Сеславин прошел вдоль невысокой стена. «Собак я прошлый раз не заметил, так что препятствий не предвижу, – не без озорства внушал себе бывший партизан. – Если Амалия легла уже почивать, дерзну ее разбудить и тогда…» Сердце его забилось гораздо чаще после этих соблазнительных мыслей. Без особых усилий, правда, стараясь не напрягать раненое плечо, он преодолел ограду. Слегка посмеиваясь сам над собой, внимательно осмотрел двухэтажный особнячок. «Так, что же дальше?» В доме прислуживал пожилой слуга и молоденькая, темноволосая служанка. Насколько он заметил, – худенькая, стройная, в чепчике, пестром платье и коротком переднике с кружевами. Прислуживая, она таращилась на него, хотя и пыталась это скрывать. Часто и старательно делала книксен, как полагается воспитанной девушке. «Ага, значит, попробуем начать со служанки», – подумал Александр Никитич.
Верхний этаж был погружен во мрак, а нижний… В углу нижнего этажа, в одном из окошек, мелькал слабенький огонек: скорее всего, огарок свечи. Большой фонарь над входом погас. С улицы послышалась веселая болтовня и тихий смех. Какая-то счастливая парочка кокетничала и целовалась, пересекая улицу. Сеславин подошел к окошку со слабым светом и осторожно постучал.
К стеклу приблизилось из глубины комнаты лицо служанки. Служанка была с темными косами без чепчика. Она долго смотрела на него сквозь стекло, потом ахнула и исчезла. Через минуту она вышла из двери главного входа, кутаясь шалью. Она приблизила лицо к его уху и прошептала:
– Вы пришли к госпоже?
– Да.
Служанка приоткрыла дверь, приложила палец к губам и поманила его за собой. Она ступала на цыпочках и жестом предложила ему сделать то же. Тихо, чуть дыша, поднялись на второй этаж. Продолжая прижимать палец к губам, девушка подошла к двери спальни. Посмотрела грустно на русского генерала, ведущего себя (по ее мнению), как прощелыга из простанародья, и указала на замочную скважину. Сеславин наклонился и, воспользовавшись светом освещавшей комнату луны, увидел на полу смятую ночную рубашку и сползшую простыню. А на кровати – обнаженную баранессу Амалию в объятиях тоже нагого партнера с длинными черными волосами.
Сеславин отпрянул и быстро спустился по лестнице. Внизу служанка шепотом доложила ему: «Сен-Обен», и прикрыла дверь. Сеславин не почувствовал ни ревности, ни гнева. Только досаду и нелепый стыд. К чему он все это сотворил? Привык в России прятаться и выслеживать врага. Зачем этот афронт был теперь ему? Ему, генералу русской армии, командиру гусарского полка, награжденному государем за его раны, за участие в десятках сражений, за побежденных врагов. И вот… женщина… Ну да Бог с ней… Красивая, чужая, развратная женщина… А впрочем, – на войне как на войне. Некоторые его сослуживцы позволяют себе развлекаться гораздо вольнее с не страдающими от скромности местными горожанками.
Внезапно из темноты возник какой-то мужчина и грубо схватил Сеславина за раненое плечо. Заскрипев зубами от боли, Александр Никитич с размаха хлестко ударил незнакомца кулаком в переносицу. Это был удар бойца, некогда успешно бравшего «языков» для предоставления в штаб. Человек беззвучно упал навзничь и не шевелился. Это не был пожилой слуга, прислуживавший днем за обедом. Может быть, наемный сторож? Или пришедший, как и он, не вовремя, очередной любовник Амалии?
Сеславин открыл калитку, вышел на улицу и оглянулся. Кругом полная тишина и зыбкая темень от того, что рваные тучки продолжали игру с яркой луной. Два довольно высокорослых мужских силуэта выдвинулись из проулка и направились к нему.
– Что вам нужно? – спросил по-немецки Александр Никитич. Они что-то ответили, он не совсем разобрал; похоже «halt» и «donner wetter»… Словом, «стой» и… ругаются. Сеславин достал из-под мундира пистолет и взвел курок.
– Эй, – сказал он почему-то по-русски, – идите-ка вы отсюда! – Двое продолжали медленно приближаться. Сеславин выстрелил в воздух. Они побежали куда-то в сторону и пропали.
Корнет Абалкин находился на том же месте, держа лошадей в поводу. Он уже беспокоился, потому что слышал выстрел.
– Хорошо, – одобрил его четкое пребывание в положенном месте генерал Сеславин. – Поехали, дружок, восвояси.
– Ваше превосходительство, стреляли, – взволнованно сообщил корнет. – Я уж думаю: ночь, мало ли… Слава Богу, вы скоро.
– Да, я тоже слышал выстрел. Ну да нам не привыкать…
Они сели на лошадей и не спеша поехали за город, в расположение военного лагеря.
III
К концу сентября союзные армии перешли в наступление. Французы, отступая, постепенно оказались окруженными на равнине близ города Лейпцига.
