– И что же, были случаи, когда мучительно бдящие по ночам жены города врывались в научные помещения и совершали со жрецами истины насильственные соития?
Нет, о таком Воталу не помнил. Да и само соитие в принципе невозможно, в каком бы состоянии озверелого желания женщины ни пребывали. Ведь сюда, в лесные павильоны, посылают трудиться лишь кастратов. И это не способ оградить женщин, как это бывает во всех прочих пошлых гаремах мелких царьков, а наоборот, это защита для них, ученых мужей, дабы оградить их занятия от всякого ночного посягновения.
– Женщины отлично знают, кто мы такие в этом отношении. Ведь ты тоже кастрат?
Сетмос корпоративно кивнул.
Воталу, удовлетворив не вполне научный интерес собрата, пожелал, чтобы тот расплатился с ним такой же откровенностью. Для чего же являлась эта демоница Бесора?
И Хека легко ему соврал. Не сказал стыдной правды о своем поражении как ученого. Оказывается, зелье, приготовленное им по просьбе северной красавицы, действовало так, что это не обрадовало ни саму госпожу Бесору, ни ее товарок, ни ее служанок. Оно вызывало некое умственное опьянение и шатание души, но в большей степени способствовало сильнейшему неудержимому поносу. Пережив минуты стыда и страха, торговец благовониями дал жесточайшие клятвы, что исправит состав. Дал в обмен на обещание, что госпожа оставит в тайне от синих писцов эту его научную неудачу.
В первый момент после этого отвратительного разговора он испытал некоторое облегчение. Его репутации пока что ничего не угрожало. Во второй момент он спросил себя: как же так получилось, что он оказался чуть ли не в полной власти у этой женщины? Уже видит в ней право прощать его, а сам чувствует себя почему-то у нее в долгу. Очень хитро лежала ее сеть, и даже он, такой глазастый, не заметил ее. Ведь кто она – одна из простых женщин гарема. Он стоит выше нее, он мужчина, и он в научных чинах, отчего же невольно служит ей? Началось все с невинного, но, как выясняется, чреватого любопытства. Приближаешься на шаг, еще на полшага, и ты уже не снаружи, а внутри. Он хотел от скуки или на всякий случай рассмотреть ее, как большое насекомое на ветке куста, а она приобрела его в пользование.
Мысль эта раздражала Сетмоса, но давала некую надежду Хеке. Не раз уже в его жизни случалось так, что он, будучи схвачен, в конце концов обманывал схватившего.
Не окажется ли это пленение внутри пленения благом для него, если направить одну стесняющую силу против другой? Он еще не знал, как бы это можно было сделать, но хотел думать, что сумеет.
Не доверяя впечатлениям опьяненного путешествия, он совершил несколько трезвых вылазок в разных направлениях по женскому лесу под видом распространения своего противозапахового средства. И как бы заблудившись, проникал к самой ограде и приникал к ней ладонью и ухом. Он попробовал пробраться во внутренние лабиринты города без ведома своих кураторов, будто бы по рассеянности. На обоих направлениях его ждало разочарование. В реальности стражи не так громадны, как в виде́ниях того ненормального опьянения, но многочисленны, вездесущи и надежны. Подозрения, зародившиеся с первого дня, подозрения, впервые проверенные случайно, во время дурманного порыва, оказались полной и черной правдой. Каким бы ни было небо над Аварисом, сиреневым или оранжевым, обычного выхода вон из этого города не имеется.
Доведись ему быть человеком другого времени, он назвал бы себя планетой, навечно помещенной на одной неизменной орбите. Попытка сбежать с нее равносильна гибели.
Но остаться в этом райском прибежище навсегда?
Нет, Хека затряс головой, слишком мучительная мысль!
Что же делать?
Но он не был бы собой, самым хитрым и самым ловким негодяем своего времени, если бы, выйдя к морю ровного, хладного, безветренного отчаяния, не разглядел в нем спасительной точки, оттолкнувшись от которой даже одною своей рукой, он выскочит на поверхность.
Чашка!
Простая керамическая чашка!
Именно в нее Воталу плеснул ему вина, которое сделало небо оранжевым. И он помнит, откуда, из какого колдунского сундука он взял порошок, чтобы в эту чашку положить. И сам собою выяснил, как он действует в смеси с вином. Это получше снадобий «Львиная вода» и «Бегущий носорог». Из этой чашки он ссыпал порошок в большую ступу и потом нагревал смесь. И вот что еще важно – если этот состав из пьяной чашки применять без добавления в него чего-либо другого, то не бывает поноса. Иногда успех лежит не на путях усложнения, а на путях упрощения состава.
Властвуй надо мною, Бесора!
74
Облаченный в простую зеленую рубаху до колен, подпоясанную тонкой золотой веревкой, стоял Апоп посреди большого квадратного зала с низким бледно-желтым потолком и белыми известковыми стенами. Из мебели там были только два ряда деревянных лавок вдоль стен и одно простое, не украшенное резьбой или позолотой кресло. Ни изваяний, ни изображений. Это был один из собственно царских покоев, где он иногда советовался со своими «братьями», а чаще слушал доклады своих старших писцов и важных шпионов. Как, например, сейчас. Они возникали справа, из овального проема в белой стене и семенили к уху правителя. Ссыпав скопившиеся за сутки сведения в неподвижную, бездонную раковину, поросшую седыми волосками, они исчезали в проеме левой стены.
Доставлено эбеновое дерево, лучшее, темно-коричневое из Ирапана. Две баржи.
Издох слоненок в меньшем зверинце. Прирученная мать взбесилась, никого к себе не подпускает, трубит и бьется лбом в ограду.
Закончена облицовка набережной в северном торговом порту.
Лихорадка среди сборщиков папирусового корня прекратилась. Уже два дня никто не умирает.
Два критских купца пойманы на подмене золота.
Девять женщин гарема удачно разрешились от бремени. Пять мальчиков и четыре девочки.
Донесение «царского друга» из Хаттушаша. В этих четырех свитках. И еще особый условный знак в виде трех керамических фигурок.
Помесячная гарнизонная почта. Фураж, болезни лошадей, песчаная горячка среди солдат, все на обычном уровне. В двух городах отмечены волнения. Мелкие. Наказанию палками подвергнуты шесть человек.
Яхмос осаждает Дендеру. С ним и Хнумхотеп, и Нутернехт. Все фиванские полки. Штурмы отбиты.
Камос вновь болен и не встает с ложа.
Из страны Ахияву доносят о появлении небывалых размеров вепря, противостоять которому нет возможности. И водяном звере о нескольких головах, засевшем в болоте.
Среди купцов Сидона появились разговоры о залежах серого серебра на островах, где-то, как они говорят, за «столбами Мелькарта».
Ничего не было бы особенного в этом утреннем докладе, если бы он не совершался шепотом. Шепотом же царь отдавал распоряжения в тех случаях, когда это требовалось. Почти беззвучно он потребовал, чтобы наблюдение за армией фиванского мятежника было усилено, а в Дендеру отправлены еще четыре конных сотни. И совсем уж неуловимым движением губ Апоп велел наказать слишком недалекого канцеляриста, допустившего, чтобы царского слуха коснулись эти глупые ахиявские басни.
