После войны до Южного берега можно было проехать либо прямиком через гору Ай-Петри, либо в объезд по более пологой, но не менее извилистой дороге через Алушту, мимо памятника победителю Наполеона фельдмаршалу Кутузову – здесь неподалеку его ранили в бою с турками, и он потерял один глаз. До войны существовал еще и третий, самый длинный, самый красивый, правда, и самый опасный путь – через Севастополь и Байдарские Ворота, по кручам нависающих над морем Крымских гор. После войны эту дорогу для курортников закрыли. В Балаклаве, по приказу Сталина, вырубали в скале циклопическую пещеру, подземную стоянку для подводных лодок.
Дорога от Симферополя до Ялты занимала в среднем часов пять, а если попадался лихой водитель, чуть меньше. Но «лихость» большинству пассажиров обходилась дорого, на крутых горных поворотах, да при изрядной скорости, автобус «мотало», как рыбацкий бот в черноморский октябрьский шторм. Отец не раз проделывал это путешествие, правда, он, в отличие от меня, морской болезнью не страдал.
Однажды осенью, вернувшись из отпуска в Москву, не помню уже в каком году, отец предложил спрямить Алуштинское шоссе, да так, чтобы по нему смог ходить троллейбус от Симферополя, вдоль всех курортов до самой Ялты.
Мне его новая затея показалась еще более «барской» и нелепой, чем московские подземные переходы и развязки: троллейбусы предназначены для больших городов, а тут придется не просто тянуть провода вдоль почти стокилометровой горной трассы, но и вдоль всего пути устанавливать тяговые электрические подстанции. И все это ради отдыхающих? Так думал не я один. Противников у его затеи нашлось немало, и у каждого свои доводы. Я помню, как Полянский, в недавнем прошлом секретарь Крымского обкома (отец к нему благоволил и всячески его продвигал), на полном серьезе доказывал, что дорожные испытания идут отдыхающим на пользу: как приятно, преодолев горный серпантин, остановиться на перевале, вдохнуть свежий солоноватый воздух и полюбоваться на поблескивающее солнечными бликами море. Переубедить отца ему не удалось, он считал, что морем еще приятнее любоваться из окна плавно движущегося по шоссе троллейбуса.
Отец настоял на своем. Крымскую дорогу расширили, спрямили, в 1959 году пустили троллейбус. Прошли годы, и теперь широкое и удобное шоссе стало обыденным, кажется, что оно тут со времен самого Потемкина Таврического. О былых неудобствах справедливо забыли – так же, как забыли и об отце.
Незапатентованные изобретения
Из моего рассказа может сложиться впечатление, что отец занимался делами походя, во время воскресных прогулок или на пляже. Разумеется, это не так. Делами он занимался, как это и положено, в своем цековском кабинете на Старой площади или в Кремле, вот только я там не присутствовал. До меня доходили лишь воскресные, «послеработные» отзвуки активности отца, отзвуки происходивших на кремлевских совещаниях обсуждений, порой споров. Если они задевали отца за живое – а все, что касалось интересов страны и людей, его задевало за живое, – он продолжал и дома подыскивать новые «неотразимые» аргументы, искал сопереживания у окружающих.
Иногда отцу приходили новые идеи, и не по его, как он считал, «епархии», конечно, не отвлеченные, а в русле беспокоивших общегосударственных забот. Во второй половине 1950-х начали поступать на вооружение баллистические ракеты, сначала средней дальности конструкции Михаила Кузьмича Янгеля, а затем и межконтинентальные Сергея Павловича Королева. Они представляли собой грозное оружие, но уничтожить их самих особого труда не представляло. Взрыв, и не обязательно атомный, в районе стартовой позиции превращал их хрупкие корпуса в металлолом. Отцу пришло в голову упрятать баллистические ракеты под землю, засунуть их в вертикальные шахты. Своими мыслями он поделился с Королевым, Янгелем и разработчиком стартового хозяйства Василием Павловичем Барминым. Беседовали они летом в Крыму. Конструкторы отдыхали по соседству от госдачи отца в санатории «Нижняя Ореанда», и он пригласил их «позагорать» на нашем пляже. Идею отца конструкторы отвергли как нереализуемую, и он долго о ракетных шахтах не вспоминал, пока я не показал ему информацию об американских подземных защищенных укрытиях для ракет, точь-в-точь таких, какие он предлагал Королеву и Янгелю. После американцев «технически обоснованные возражения» отпали, подземные стартовые позиции стали в ракетных войсках общепринятыми. Сейчас даже неудобно упоминать, что первым у нас предложил их Хрущев, а главный конструктор стартовых комплексов Бармин выступил против. Другой пример. В 1959 году при обсуждении флотских дел в Севастополе отцу пришла в голову идея «скрестить» подводную лодку с ракетным катером на подводных крыльях. Он сможет долго скрытно караулить под водой врага у своих берегов, всплыть, сблизиться с противником на большой, катерной скорости и атаковать его крылатыми ракетами. Присутствовавшие на заседании тут же накидали возражений: подводная засада требовала прочного и тяжелого «лодочного» корпуса, а лихая катерная атака – наоборот, его облегчения. И тем не менее мой начальник, ракетчик Владимир Николаевич Челомей, его постоянный партнер конструктор подводных лодок Павел Петрович Пустынцев и разработчик «крылатых» катеров Ростислав Евгеньевич Алексеев вызвались проработать «изобретение» отца. Крылатая ракета получилась удачной, назвали ее П-25, а подводный катер не вытанцовывался.
Время шло. Береговые ракетные крылатые комплексы научились находить и топить корабли на расстоянии в сотни километров. Нужда в «подводных катерах», решавших ту же задачу, отпала. Работа над «изобретением» отца заглохла. В начале XXI века в одном из профессиональных журналов мне попалась статья, обсуждавшая перспективность гибрида ракетного катера и подводной лодки. Не знаю, что из этого получится на сей раз.
Сталинская Ливадия
В октябре 1955 года отец отдыхал в Крыму, неподалеку от Ялты, на недавно построенной у самой кромки пляжа государственной даче № 1. Над ней, на высокой горе, рядом с дорогой, стоял Ливадийский царский дворец. Это поместье царь Александр II купил у графа Потоцкого, кажется, в 1862 году. Его сын, Александр III, построил там дворец, в нем он и умер. Дворец отошел Николаю II. Он считался не имперско-российской, а личной собственностью Романовых. Дворец показался Николаю II недостаточно престижным. Как известно, Александр III тратиться на себя не любил, даже мундир носил штопаный-перештопаный. На месте старого дворца по проекту архитектора Николая Краснова в 1910–1911 годах построили новый белокаменный Большой Ливадийский дворец. После революции его объявили общенародным достоянием и устроили в нем санаторий. По окончании Второй мировой войны Сталин дворец «приватизировал», превратил его в свою дачу, а своих ближайших сподвижников одарил соседними крымскими имениями. Воронцовский дворец в Алупке отошел Молотову, Юсуповский, если не ошибаюсь, – Кагановичу. Они получили статус госдач, но не анонимных, а именных.
После нашего переезда из Киева в Москву Сталин благоволил отцу. Благоволил демонстративно. Так, летом 1950 года он предложил ему отправить нас – маму с детьми – отдыхать на его, сталинскую, дачу в Крым, в Ливадию. Такого благорасположения ни до, ни после не были удостоены ни Маленковы, ни Молотовы, ни Берии. Отец тогда почему-то поехать в отпуск не мог.
