А пока что мы с Гордовым поручили Чуйкову собирать отставших бойцов, организовать из них отряды и действовать против врага. Чуйков занялся этим делом. Он быстро организовал отряд, не помню, какого состава, отличился, хорошо наносил удары по врагу, который рвался к Волге. Это было уже перед осенью. Между тем получилось так, что командующий 62-й армией
[387] обманул командующего войсками Сталинградского фронта, которым стал в то время уже Еременко
[388]. Возник вопрос, кого же назначить командующим 62-й армией, которая отходила прямо к Сталинграду и должна была защищать его? К этому времени у меня сложилось уже очень хорошее впечатление о Чуйкове. Мы позвонили Сталину. Он спросил: «Кого же вы рекомендуете назначить на 62-ю армию, которая будет непосредственно в городе?» Говорю: «Василия Ивановича Чуйкова». Его почему-то всегда называли по имени и отчеству, что было в рядах армии редко. Не знаю, почему так повелось. Сталин спрашивает: «А не пропьет он армию?» Отвечаю: «Товарищ Сталин, я никогда не слышал, что он пьяница и может как-то пропить армию. Не знаю, откуда у вас такие сведения о Чуйкове. Чуйков себя очень хорошо показал как командующий отрядом, который он сам организовал. Думаю, что он и впредь будет хорошим организатором и хорошим командующим 62-й армией». Сталин: «Хорошо, назначайте. Утвердим его».
Это произошло уже при Еременко. Тогда противник прижал нас. Не помню точно, когда к нам прибыл с фронтовым штабом Еременко. Сначала ему был отведен особый участок и выделены для него войска. Он находился в составе Сталинградского фронта с какими-то особыми полномочиями. Это было мне и тогда непонятно, и сейчас я никак не могу разобраться, что это значило. Пришел он, представился. Я с ним тогда и познакомился, но не понимал его полномочий. Но раз доложил, то и ладно. На войне приветствуется всё и все, кто может стрелять. Так он начал действовать там.
Кончалось жаркое лето 1942 года. Жаркое во всех отношениях.
У руин Сталинграда
Противник сосредоточил свои усилия в направлении Калача Сталинградского
[389]. На наших реках, текущих к югу, правый берег господствует над левым. Если противник подойдет к Дону и займет его правый, высокий берег, то сможет создать благоприятные условия для форсирования реки: он сумеет подавлять оборону на большую глубину артиллерийским и пулеметным огнем и под его прикрытием форсировать Дон или здесь, у Калача, или в другом месте. Мы делали все, что только было в наших силах, чтобы не допустить этого. Сталинградский тракторный завод оказывал нам очень большую помощь ремонтом поврежденных в бою танков. Мы, опираясь на эту помощь, собрали все подбитые и изношенные боевые машины, которые у нас были, стащили их на тракторный завод и мобилизовали рабочих на ремонт.
Я говорю: мобилизовали. Можно понимать так, будто мы приложили какие-то усилия, чтобы как-то заставить рабочих и инженеров приступить к ремонту. Ничего этого не было. Рабочие, инженеры, служащие, все жители Сталинграда отдавали фронту все, что могли. И как только мы сказали, что обращаемся с такой просьбой, сейчас же рабочие и инженеры, взявшись за дело, начали ремонтировать танки. Таких танков набралось немало. Из них мы потом создали материальную часть для танковой армии и назвали ее 1-й танковой армией. Не знаю сейчас точно, сколько имелось в ней танков и какой системы. Т-34 числились единицами. Основную часть машин составляли устаревшей конструкции танки, которые и по вооружению, и по броне не находились на уровне требований, стоявших перед танковыми войсками. Слабы были эти танки. Но все-таки это танк! Все-таки это броня, а не человеческая кожа. Поэтому мы возлагали большие надежды на эту танковую армию.
Помню нашу радость, когда мы закончили ремонт и организовали армию. Командующим этой армией назначили генерала Москаленко
[390]. Он стал первым из командующих танковыми армиями в СССР. Мы вывели его армию в направлении Калача. Перейдя Дон, она вышла на его правый берег, с тем чтобы преградить путь противнику, который рвался к Калачу. Должен сейчас признать, что мы тогда несколько переоценили надежды, которые возлагали на эту танковую армию. Когда она переправилась через Дон, мы вздохнули несколько посвободнее, поскольку считали, что она не позволит противнику подойти с ходу к Дону.
Мы с командующим войсками фронта Гордовым перенесли фронтовой командный пункт под самый Калач, в какой-то хутор на левом берегу Дона. Заняли там домик буквально у самого берега реки, второй с краю в западной части хутора. Заняли его потому, что все время летали немецкие бомбардировщики и бомбили наши позиции. Там стояла батарея, которая прикрывала переправу и привлекала внимание бомбардировщиков. Они всегда разворачивались в воздухе над этим хутором, как раз над нашим домиком. А мы надеялись на то, что противник никогда не подумает, что именно в этом месте находятся командующий войсками и член Военного совета фронта. Здесь же был расположен пункт связи. Все это было замаскировано, а жили мы в домике.
Был и такой случай. Приехал к нам на фронт Василевский
[391], начальник Генерального штаба. Поговорили, он познакомился с обстановкой. Пришло время ночного отдыха. Мы с ним расположились на сене. Постлали его, а сверху положили жерди: прикрылись, одним словом, и от росы, и от солнца. Долго не могли уснуть. Только задремали, как я услышал шум. Проснулся и Василевский. Оказалось, приехал Москаленко. Приехал очень нервный и возбужденный. Говорю: «В чем дело?» Москаленко вообще человек легко возбудимый. Это я знал. Но тут он был особенно не в себе, ругал танкистов: «Такие они сякие, не хотят воевать. Я револьвером угрожаю, заставляю их продвигаться вперед». Я ему: «Вы успокойтесь прежде всего». А он опять начал волноваться, не может никак себя сдержать. «Да в чем же дело?» Отвечает: «Вот столько-то потеряли мы танков и так-то вот ведут себя танкисты». Очень неодобрительно он о них отзывался. Да, несдержанный был человек по характеру. Но я ценил его за беспредельную преданность Родине и безграничную храбрость. И тогда я предложил Василевскому: «Давайте поедем и посмотрим танковую армию».
Ночь была лунная. Знаете, как бывает на юге? Хоть газеты читай при луне. Сели мы на машину и поехали. Ехать нужно было обязательно через Калач, ибо там была переправа. Мы быстро поднялись в гору, так как я считал, что танковая армия находится западнее Калача, оказалось же, что она отошла к берегу Дона. Ехали мы при луне без фар. Было тихо, никакой перестрелки. Как бы мирная, спокойная украинская ночь, воспетая великим Гоголем. Вышли мы из машины, смотрим. Москаленко подвел нас поближе. «Вот, – говорит, – мы танками раздавили пушку». Действительно, пушка противника выведена из строя, тут же лежит перебитый обслуживающий персонал – артиллеристы. Одним словом, танки уже поработали. Всюду разбросаны немецкие мины – противотанковые и противопехотные. То есть мы увидели, что противник подтянул сюда даже саперов. Одним словом, подготовился к форсированию Дона.
