Потом Сталин, когда я приехал в Москву, прочел мне что-то вроде родительской нотации: «Вот вы послали сюда сообщение шифровкой, по секрету, а мы взяли и опубликовали его». Я: «Товарищ Сталин, кто вам докладывал, что это сообщение было зашифровано? Никакого там шифра вовсе не было. Записка была зачитана по телефону. Мы из Киева передали ее по ВЧ, а Поскребышев записал и доложил вам». Сталин спросил у Поскребышева. Тот подтвердил: «Да, да, товарищ Сталин». Сталин почувствовал, как мне показалось, некоторую неловкость: хотел уколоть меня, что я секретничаю в вещах, которые никакого секрета не содержат, а получился вместо того глупый укор.
Освобождаем Украину
Примерно в это же время фронты получили названия: 1, 2, 3, 4-й Украинские (и Белорусских тоже было три или четыре, не помню сейчас). Наш фронт стал 1-м Украинским. Потом фронт Конева – 2-м Украинским; он до того назывался Степным. Южнее воевали 3-й Украинский и самый южный – 4-й Украинский. Последним командовал Толбухин, а 3-м Украинским фронтом – Малиновский
[536]. Освободили мы Киев, незадолго до того освободили Днепропетровск
[537]. Наши войска успешно продвигались на запад. Донбасс тоже был освобожден. Когда шли бои за Донбасс, я специально ездил туда. Помню, шел бой за Макеевку. Я приехал, когда наступала 2-я гвардейская армия. До этого ею командовал генерал Крейзер. Он был заместителем у командующего этой же армией Малиновского, а потом стал ее командующим
[538]. Я давно знал Крейзера и считал его достойным командиром, сам он по национальности еврей, получил звание Героя Советского Союза еще в 1941 году, на меня производил очень хорошее впечатление. Уже после войны он командовал войсками ряда крупных военных округов. Сейчас я не знаю, где и на каком посту он находится.
Когда я приехал на окраину Макеевки, как раз шел бой. Окраину, на которую я приехал, немцы обстреливали, но задержаться там не смогли, наши войска продвинулись вперед, и я вместе с ними вступил в Макеевку
[539]. Торопился туда, потому что меня интересовало, в каком состоянии находятся металлургия и угольные шахты. То, что я увидел, было очень печальным: сначала мы, когда отходили, взрывали; потом немцы отходили и тоже все, что успели, взорвали. Картина была такая печальная – одни руины. Надо было думать о восстановлении прежде всего шахт. Не помню, в это время или же позже приехал туда Егор Трофимович Абакумов, мой давний приятель. Мы с ним познакомились в 1912 году, когда работали на 31-й шахте Французской компании. Он начал меня упрашивать, чтобы я помог ему демобилизовать людей для шахт. Оказалось, требуется очень много шахтеров, другой рабочей силы.
Толбухин, который там наступал, их мобилизовал в ряды Красной Армии. Я сейчас же послал шифровку Сталину с просьбой не призывать в армию горняков и металлургов. Уголь и металл по-прежнему будут нужны, ведь война продолжается. Если не будет рабочей силы, мы не сможем дать стране уголь и металл. Потом меня в связи с этой телеграммой вызвали в Москву. Сталин мне: «А с кем будем воевать? Кем пополнять наши части?» Отвечаю: «Понимаю. Давайте мобилизовывать колхозников, а тут требуются квалифицированные рабочие. Если мы мобилизуем колхозников на рудники, их очень трудно будет быстро обучить производству, тем более металлургическому делу». – «Ну, – говорит, – хорошо. Тех, кого Толбухин уже мобилизовал, возвращать не будем, но дадим ему указание, чтобы он впредь шахтеров и металлургов не брал». Уже хорошо! Это была маленькая победа.
Тогда же Сталин сказал мне так: «Сейчас, видимо, надо будет вам сосредоточить свое внимание на партийной работе и на работе по восстановлению государственных органов республики, ее областей и районов. Посевы, хлеб, сахар, уголь и металл – вот главное. Вы остаетесь членом Военного совета, как и были, 1-го Украинского фронта, время от времени сможете выезжать на фронт, но главные усилия, главную энергию вы должны посвятить восстановлению республики». Отвечаю: «Хорошо». Когда я приехал из Москвы, то сказал об этом решении Ватутину. Ватутин выразил свое сожаление. Мы с ним, как говорится, сработались и с уважением относились друг к другу, и мне тоже было жалко оставлять Ватутина.
Таким образом, я из Киева наведывался на фронт, если говорить прямо, гостем. Не совсем-то хочется мне произносить это слово «гость», потому что я был членом Военного совета и обладал соответствующими правами, но систематически заниматься вопросами фронта уже не мог, потому что должен был заниматься вопросами Центрального Комитета КП(б)У и Совета Министров Украины. Но выезжал я на фронт довольно часто.
Хотел бы, чтобы меня поняли по-человечески. После выхода наших войск за Днепр настал приятный момент: раньше мы бежали к Днепру, отступая, а теперь в такое же положение поставили своего противника. Было горько отступать, зато приятно наступать. Хотя имелись у нас потери, но мы испытывали чувство радости и гордости за СССР, за нашу партию, за идеи Ленина, за все, что сделано нашим народом, создавшим такую могучую страну. И вдруг в такие дни я лишаюсь возможности активно участвовать в организации наступления на врага…
Но я понимал, что воевать и бить противника, конечно, хорошо, однако следует также создавать тыл и снабжать армию не только теми средствами, которыми бойцы питаются буквально, то есть кушают, но питать ее также боеприпасами, снаряжением и прочим. Здесь Украина должна была сказать свое веское слово. Мы имели кадры, имели и заводы. Хотя они и были разрушены, но легче восстановить разрушенные заводы, чем строить новые. Вот мы и занялись этим делом: восстанавливали шахты, металлургию, заводы.
В 1943 году зима наступила рано. Наши войска не то уже были под Житомиром, не то даже вступили в Житомир. Тут противник подтянул войска с запада, в том числе из Италии, и вынудил нас отойти от Житомира. У нас там силы были сравнительно маленькие: на Житомир наступал в авангарде наших войск кавалерийский корпус
[540]. Естественно, когда он встретился с танками, то не смог удержать свои позиции против танков. Немцы стали преследовать наши войска, которые отходили опять к Киеву, и надеялись даже сбросить нас в Днепр. Помню, к той поре приехал к нам Анастас Иванович Микоян и пробыл у нас день или два. Он приехал для организации заготовки хлеба. «Вот, Сталин послал меня за хлебом. Давай этим заниматься», – говорит мне. Пока мы разбирались, какие есть возможности по заготовке (а мы послали людей на места еще до приезда Микояна), немцы стали угрожать Киеву. Обыватели, которые уже возвратились в Киев, не хотели вновь попасть к ним в лапы. Началось их бегство из Киева. Но это быстро прошло: наши войска справились с делом, задержали противника, так что ему не удалось выбросить нас вторично из Киева.
