– А зачем вы пригласили на это совещание академика Патона? Он не имеет никакого отношения к этому вопросу. Он сидел там просто как украшение. Вам нужен был академик, вот вы и пригласили его вместе с другими. Зачем?
В этих действиях виден сам Патон, его характер. Когда он увидел, что к вопросу, который обсуждается, он не имеет никакого отношения и что там сидит много народа и теряет время попусту, он взял да и ушел. А что ему оставалось делать? Он должен был бы выругать тех, кто его вызвал, но он этого не сделал, а просто ушел. Совершенно правильно поступил. Надо сделать верный вывод и, созывая совещания, вызывать только тех людей, которые непосредственно имеют отношение к обсуждаемому вопросу. Тогда люди будут заинтересованы, будут активно принимать участие в обсуждении, не возмущаться теми, кто организует подобные совещания. Патон так выразил свой протест против того, что его вызвали на совещание, которое его не интересует. Он взял и ушел, проголосовав, как говорится, ногами, а вы должны сделать вывод своими мозгами и в будущем не позволять подобного не только в отношении Патона. Нужно беречь каждого человека, тем более ученых, специалистов. Их надо вызывать в крайнем случае и вызывать тогда, когда они нужны на совещании, когда обсуждается или его вопрос, или вопрос, к которому он имеет отношение.
После смерти Патона институтом руководит, причем успешно, его сын Борис, который сейчас является Президентом АН УССР.
Когда Патон умер, заканчивалось строительство в Киеве нового моста через Днепр. Это был самый большой мост в Киеве. Он цельносварной. Патон добивался этого, и я его поддержал, чтобы была принята цельносварная конструкция. Он был техническим руководителем по сварке моста. Я в то время приехал по какому-то делу на Украину. Украинцы носились с идеей присвоить этому мосту мое имя. Меня это удивило, особенно потому, что к тому времени у нас уже было принято решение запретить присваивать предприятиям, учреждениям, колхозам и пр. имена руководителей партии и правительства, находящихся в здравии. И даже ряд почетных имен, которые были присвоены раньше, мы специальным решением сняли. Как я в шутку говорил тогда, лишили всех прав и состояния этих людей, которые «нахапали» себе фабрики, заводы и города. Нездоровое даже было такое соревнование, чье имя будет присвоено большему количеству предприятий или колхозов. Это дикая вещь! При Ленине этого, по-моему, еще не было. Потом иногда присваивалось имя здравствующего Буденного (как героя Гражданской войны). Присваивались также имена умерших в память их добрых дел, которые они совершили для партии, ради народа.
Я спросил украинцев: «Зачем вы хотите присвоить мое имя мосту? Это прямое нарушение решения ЦК. Я против, тем более что сам был инициатором вынесения такого решения. Неужели вы не понимаете, в какое положение меня ставите? Прошу вас никуда не вылезать с предложениями такого характера. И зачем долго искать, кто более достоин, чтобы его имя было присвоено этому сооружению? Вот академик Патон. Прошу, внесите именно такое предложение, и правительство утвердит его». Так мосту было присвоено имя Патона. И сейчас этот мост, как говорится, живет и здравствует, а люди, проезжая по нему, вспоминают добрым словом его создателя академика Патона.
Вторая мировая война приближается
Когда в 1938 году я возглавил Компартию Украины, Сталин предложил ввести меня в члены Военного совета Киевского Особого военного округа (КОВО) с тем, чтобы я мог приобщаться и к военным делам: «большая война» СССР с врагами неизбежна, партработникам надо все знать самим. Тем более, добавлю, что столько было в РККА «вредителей», столько было изъято лиц командного состава. Большинство их не вернулось после ареста, были казнены либо направлены в лагеря. Командующим войсками КОВО был Тимошенко
[219]. О нем мне рассказывал Сталин, он его знал лично еще по 1-й Конной армии и хорошо характеризовал его. Когда я был введен в Военный совет, то всегда аккуратно ходил на его заседания и слушал все выступления. Там разбирали конкретные вопросы. Главным образом тогда занимал всех вопрос о создании укрепленных районов по нашей западной границе: строили бетонные доты, вооруженные артиллерией и пулеметами; еще раньше был создан укрепленный район непосредственно под Киевом, по Ирпеню. Его начали строить в 1928–1929 годах, когда я заведовал орготделом Киевского окружкома партии. Иной раз я выезжал на военные учения, знакомился с войсками. Знакомство было, правда, довольно ограниченное, потому что я никогда не занимался непосредственно военными вопросами, так как по горло был загружен партийной работой, проблемами развития народного хозяйства: угольной промышленности, металлургии, сельского хозяйства. Но строительство укрепленного района меня интересовало. Я вообще к строительству проявлял слабость и неплохо разбирался в строительном деле. Поэтому здесь мое участие было полезным, я выезжал на стройки и следил, как идет дело.
Тимошенко информировал меня о заседаниях Главного военного совета (ГВС) РККА
[220]. Он часто выезжал туда. Это человек с хитринкой. Я чувствовал по нему, что он недоволен работой ГВС, но бессилен исправить ее. Однажды выехал он в Москву (я тоже там оказался) и очень просил меня, чтобы я пошел с ним на заседание ГВС. Я никогда раньше там не был и никакого отношения к нему не имел. Говорю: «Зачем же я пойду? Неудобно. Да и как на это посмотрит нарком Ворошилов?» Он отвечает: «Обсуждать будут именно наши вопросы, вы – член Военного совета Киевского Особого военного округа, надо, чтобы вы были в курсе дела, как решаются эти вопросы. Поэтому все будет понято правильно». Мне очень не хотелось идти, но он так настаивал, что я понял: у него имеются какие-то соображения на этот счет, и я решил уступить ему и пойти на это заседание. Пришли мы с ним, заняли места: он – свое обычное, а я примостился на свободном стуле. Собрался ГВС: Ворошилов – председатель, члены ГВС Щаденко, Кулик, Мехлис и не помню уже, кто еще входил тогда в его состав
[221]. Ворошилов занял председательское место, объявил повестку дня.
