Черт, как это все некстати! Впрочем, когда это проблемы бывают кстати? Ничего, мы еще поборемся, подумал Вадим. Без борьбы люди слабеют, покрываются жирком и становятся ни на что не способными. А значит, да здравствует борьба!
На душе стало немного легче. Надо выбросить всю эту муть из головы. Ведь он едет к Маше. Она не ждет его сегодня. До пятницы еще целых два дня, а он вдруг понял, что не выдержит и часа без нее. Он должен засыпать и просыпаться в ее объятиях, слышать ее голос, ежеминутно ощущать ее присутствие.
Решение пришло внезапно. Он уже отпустил Севу до утра и теперь ехал в Апрелево один. Непривычно ехать куда-то без своего верного шофера и телохранителя. Все равно, что путешествовать без тени.
А вот и Апрелево. Пушкина, пятнадцать. Вадим погудел у ворот, подождал, но никто так и не вышел. Он толкнул калитку. Она оказалась не заперта.
На крыльце стояла высокая худая женщина. Ее бледное тонкое лицо чем-то напоминало Машу. При виде Вадима она покачнулась и ухватилась руками за перила. Он даже издалека видел, как побелели костяшки ее пальцев.
— Здравствуйте, — сказал он, подходя. — Я — Вадим Северинов. Могу я видеть Машу?
Она несколько раз судорожно сглотнула, но продолжала стоять молча, пристально глядя на него.
— Извините, я, может быть, чем-то напугал вас. Я — Вадим Северинов, знакомый Маши. Она говорила вам обо мне.
— Вы приехали забрать ее у меня? — тихо спросила женщина.
Вадим изумленно уставился на нее. Он не знал, что ответить.
— Я… В какой-то степени… Наверное, можно и так сказать.
— Я потеряла мужа. Маша, это все, что у меня осталось. Вам мало было настроить ее против меня, подорвать нашу любовь, дружбу, доверие. Этого вам мало! Вы хотите увезти ее, сломать и ее жизнь, и мою.
— Я не понимаю, о чем вы говорите. Мы любим друг друга и хотим быть вместе. Что в этом дурного?
— До вашего появления мы жили совсем иначе. О, Господи, как хорошо мы жили!
Вадим был поражен исступленной страстностью, прозвучавшей в ее голосе. Он постепенно начинал понимать, что происходит.
— Но рано или поздно это должно было случиться. Я имею в виду, что она все равно когда-нибудь полюбила бы и захотела иметь свою семью. Или вместо того, чтобы видеть свою дочь счастливой и нянчить внуков, вы предпочли бы намертво привязать ее к себе и засыхать в обществе друг друга? Маша слишком хороша для этого.
— Вот именно. Она слишком хороша для вас!
— Не понимаю, что вы имеете против меня. Я не алкаш и не наркоман. Я умею заработать себе на жизнь, вполне достаточно, чтобы обеспечить семью всем необходимым. Наконец, я люблю вашу дочь. Чего вам еще?
— Вы что, хотите на ней жениться? — недоверчиво спросила она.
— Я рад, что вы это поняли. А теперь, когда между нами нет больше никаких недоразумений, скажите, пожалуйста, где она.
— Ее здесь нет.
— Я вижу. Куда она ушла?
— Не знаю. Мы… мы повздорили, и она ушла, ничего не сказав.
— А где она может быть? У подруги, у знакомых?
— Вряд ли. Мы живем достаточно уединенно. У Маши не появилось здесь близких друзей, кроме одного человека, но он сейчас в больнице. Насколько я знаю, к нему не пускают, поэтому она вряд ли поехала бы туда. Если только… О, Господи, как же я могла о нем забыть!
— О ком вы говорите?
— О Коле. Неужели Маша ничего не рассказывала вам о нем? — спросила она, удивленно глядя на Вадима.
— Ничего. Один лишь раз я пытался расспросить ее о прошлом, но она ясно дала мне понять, что не хочет обсуждать эту тему. Я не стал настаивать. Для меня важнее настоящее.
— Вы правы, но, к сожалению, случается так, что прошлое возвращается и хватает нас за горло. Именно так произошло и с нами.
Она вкратце рассказала ему историю их отношений с Колей, о зверском убийстве солдата, о его неожиданном появлении несколько дней назад.
— Я уверена, что Маша расскажет вам все лучше, чем я. Главное, что все произошло одновременно: появились вы, вернулся Коля, Маша не пришла домой ночевать. У меня просто не выдержали нервы. Я бросилась воевать с ветряными мельницами и совершенно утратила чувство реальности. А между тем он, может быть…
— Не надо! — резко прервал ее Вадим. — Я найду ее.
Он быстро зашагал по дорожке, от ворот обернулся и крикнул:
— Вернется Маша, пусть никуда не уходит. Запритесь и ждите меня.
Сумерки быстро сгущались. Слишком быстро, подумал Вадим, глядя в небо. Невесть откуда взявшаяся черная туча быстро заволакивала все вокруг. Резкий, порывистый ветер взвивал бурунчики пыли на дороге, трепал буйные шевелюры деревьев, гонял сорванные листья и обрывки бумаги.
Где-то совсем рядом глухо заворчало, блеснула молния. Мощный раскат грома грянул прямо над головой Вадима. Увесистые капли забарабанили по крыше машины.
Он медленно ехал по улочкам и спрашивал о Маше у редких встречных. Гроза бушевала. Люди испуганно жались к заборам, силясь укрыться от дождя, смотрели на Вадима удивленно и пожимали плечами. И чем дальше он отъезжал от ее дома, тем яснее становилось ему, что искать ее надо в усадьбе. Ей просто некуда было больше идти.
От этой мысли ему сразу стало легче. Там Виктор со своей бригадой. Там она будет в безопасности.
Ребята уехали, и Маша осталась одна.
Когда она пришла в усадьбу, работа кипела вовсю. Каждый раз, приходя сюда, Маша поражалась тому, как быстро меняется дом. На этот раз он встретил ее сияющей белизной портика и колоннады, отчего вид у него стал праздничным и торжественным.
Она еще издали увидела Виктора и, помахав рукой, пошла к нему через лужайку.
— Здравствуйте, Маша, — поприветствовал он ее. — Каково, а?
Он широким жестом указал на дом. Лицо его сияло гордостью.
— У меня нет слов, — совершенно искренне сказала Маша. — Откройте секрет, Виктор, как это вам удается?
— Все просто, — улыбнулся он. — Свободный труд свободных людей, заинтересованных в качестве и результатах, потому как результат, — он выразительно потер палец о палец, — напрямую зависит от качества. Вот так вот.
— Действительно, просто. Тогда почему не везде так?
— Я ж говорю о свобо-одных людях. — Он сделал упор на слове «свободных», словно пытаясь втолковать ей что-то очень важное. — Им классная работа только в кайф. Пойдемте, что-то покажу.
Он повел ее в будущий зал, где и шли основные работы. На стенах высыхала штукатурка. Рабочие, балансируя на высоких стремянках, клали лепнину на потолок. Полукруглые, от пола до потолка, французские окна выходили прямо в сад. Несмотря на сгущающуюся темноту, здесь было светло, радостно, воздушно.
